Забытые письма - Лия Флеминг Страница 26

Но через неделю пришло письмо от Арчи Спенсли, и все иллюзии рассыпались.

«Родные мои.

Горько мне, что приходится сообщать вам такое, но вашего сына и моего дорогого друга Ньютона больше нет с нами. Мы подружились еще в Галифаксе, он был совестливый работник и добрый христианин. Я буду очень по нему скучать. Нам очень достается от огня неприятеля, наши орудия повреждены снарядами и осколками. Ваш сын отправился на передовую отремонтировать, что удастся. Но тут снова началась бомбежка, и больше я его не видел. Он не страдал и хотел бы, чтобы вы знали, что он всегда помнил о вас.

Благослови вас Господь в этот тяжкий час, да явит Он вам свою милость.

Сердечно ваш,

рядовой Арчибальд Спенсли».

Сельме показалось, родители ее постарели и согнулись от горя. Ах, если бы в ее силах было облегчить для них это бремя! Без сыновей отец из сил выбивался в кузнице, но гора невыполненных заказов только росла. Вот бы Фрэнк смог вернуться домой. Энгус Кантрелл же вон вернулся, то и дело встречаю его около «Оленьих рогов». Конечно, Гай был бы счастлив, если б она сообщила, что видела его, но Сельма не сплетница и не доносчица – не обмолвилась ни словечком, чтобы не волновать его.

Энгус казался вполне здоровым и мог бы помочь, если бы захотел, но обратиться к нему с такой дерзкой просьбой было просто немыслимо. Леди Хестер никогда не позволит сыну заняться таким плебейским трудом.

Отслужили самый простой молебен за упокой, спели любимый гимн Ньютона «Путь паломника» [13]. Сельма пыталась петь, но слова застревали в горле. Она не слышала, что говорил пастор. Все происходит словно во сне. Это не может быть правдой, ведь нет тела, которое мы хороним, только флаг, приспущенный над его портретом – тем самым, в форме, когда он записался добровольцем. В церковь пришли одни старики, Энгус Кантрелл и его мать. Энгус с братом так похожи, что у Сельмы сердце заныло при виде его высокой фигуры и широких плеч. Соседи, потерявшие сыновей чуть раньше, окружили родителей нежной заботой. Приняли их в свой клуб, расплатиться за вступление в который можно только кровью, – клуб, в который никто не хочет вступать.

Как же больно женщинам оставаться в стороне и лишь беспомощно наблюдать, как любимых уносит от них, будто соломинки. И тогда, в тишине церковных сводов, Сельму пронзила мысль.

Если мужчины ушли, значит, их работу должны выполнять женщины. Не только простую и легкую, но и тяжелую, опасную – все то, что обычно несут мужчины на своих плечах. Это самое малое, что мы можем сделать для них. И как только она не подумала об этом прежде?

* * *

– Не выдумывай! Что за вздор!? Ты не можешь работать в кузнице! Это тяжелый труд, – возмутился отец, когда на другой день она поделилась с ним своей светлой идеей.

– Почему? Я могу помогать, могу придерживать что-то, я научусь. Я же видела несколько раз, как вы это делаете, – уговаривала Сельма, сидя с родителями у огня.

– А школа? Мы же договорились, что ты станешь помощником учителя…

– Идет война. Я нужна дома. Папе нужен кто-то рядом, нужен помощник хотя бы по мелочам. Мы можем подыскать молоденького мальчика и подучить его, пока Фрэнк не вернется. Но пока что есть только я, и это именно то, о чем попросил бы меня Ньют, я знаю, – решительно добавила она.

Эйса смотрел на огонь, нерешительно почесывая затылок.

– И кто ж тебе мысль-то такую подсказал? Эсси, неужели ты?

– Я ни при чем. Твоя дочь сама все придумала. Это не женская работа, но ведь и в самом деле кто-то должен ее выполнять сейчас…

– Пахать – тоже не женская работа. Как и делать снаряды. Или водить паровозы. Но я знаю, есть девушки, которые научились этому. Вот и я постараюсь… Я сильная, – добавила она, чувствуя, что сопротивление родителей слабеет.

– Даже не знаю, милая. А в деревне что говорить станут, когда увидят, что я позволил тебе прикоснуться молотком к их заказам?

– Не станут. Какая им разница, если мы починим их горшки и сковородки? Ты не можешь все делать один. Давай попробуем. Я не могу сидеть в школе целый день. Это неправильно. Не сейчас.

– Но твои руки… Металл может брызнуть, это опасно.

– Ну ты же покажешь мне, как надо обращаться с инструментами и чего опасаться. И я надену кожаные рукавицы и фартук.

– Ох, это большой поступок и большая жертва… – вздохнула мать.

– Это ничто в сравнении с той жертвой, которую принес Ньют, – отозвалась Сельма.

Они затихли. Возразить было нечего.