Три минуты молчания - Георгий Владимов Страница 26

Хорошо, я сел и сказал им — Алику, значит, и Диме:

— Начнем, — говорю, — с теории. Она, как известно, опережает практику.

— Не совсем точно, — Алик улыбнулся, — она ее и подытоживает.

— Кто будет говорить? Я буду говорить или ты будешь говорить?

— Пардон, — сказал Дима. — Валяй шеф.

— Первый вопрос. Каким должен быть моряк?

Моряки там уже потихоньку давились.

— Ну, тут ведь у каждого свои понятия, — сказал Алик.

— Знаешь или не знаешь?

— Нет, — сказал Дима. Скулы у него сделались каменные.

— Моряк должен быть всегда вежлив, тщательно выбрит и слегка пьян. Второе. Что он должен уметь?

— Мы люди темные, — сказал Дима. — Ты уж нас просвети.

— Вот это я и делаю. Моряк должен уметь подойти — к столу, к женщине и к причалу.

Старые байки, согласен, но с них только все начинается. Салагам же, однако, понравилось. Алик, тот даже посветлел лицом.

— Теперь, — говорю, — практика. Ознакомление с судовыми работами.

— Пардон, шеф, — сказал Дима. — Мы знаем, что на клотике чай не пьют.

Ну, самый, что называется, благодатный материал. Совсем тетерю и неинтересно разыгрывать.

— А я вас на клотик и не посылаю, — говорю. — Я вам дело серьезное даю. Ты, Алик, сходи-ка в корму, погляди там — вода от винта не греется? Пар, в смысле, не идет ли?

— А это бывает?

— Вот и следят, чтоб не было.

Пожал плечами, но пошел. Дима смотрел насупясь — он-то чувствовал розыгрыш, но не знал, с какого боку.

— А ты, Дима, вот чем займешься, возьми-ка там в дрифтерском ящике кувалду. Кнехты надо осадить. Видишь, как выперли.

Тоже пошел. Скучно мне все это было досмерти. Но моряки уже, конечно, лежали. В особенности, когда он поплевал на руки и стукнул два раза, тут-то и начался регот.

— Что, — спрашиваю, — не пошли кнехты? Мешок пару надо заказать в машине, пусть немного размякнут. В это время Алик является с кормы.

— Нет, — говорит, — не греется. Я, во всяком случае, не заметил.

Моряки уже просто катались по сетям. "Ну, Алик! Ну, хмырь! Не греется?" Алик посмотрел и тоже засмеялся. А Дима взял кувалду и пошел ко мне. Ну, меня, конечно, догонишь! Я уже на кухтыльнике был, пока он замахивался. И тут он как двинет — по кухтылю. Хорошо, кухтыль был слабо надут, а то бы отскочила да ему же по лбу.

— Э, ты не дури, салага. Ты ее в руках держать не умеешь.

— Как видишь, умею. Загнал тебя на верхотуру.

— Ну порядок, волоки ее назад, у нас еще работы до черта.

— Какой работы, шеф?

Смотрел на меня, как на врага народа. А черт-те чего, думаю, у этого раскосенького на уме. С ним и не пошутишь, идолом скуластым.

— Мало ли, — говорю, — какой. Палубу вот надо приподнять джильсоном, а то бочки в трюмах не помещаются.

— Нет, шеф, это липа.

— Кухтыли надувать.

— Чем? Грудной клеткой?

— А чем же еще?

— Тоже липа.

А хорош бы он был, если б я его заставил кухтыль надувать, заместо компрессора. Но это сразу надо было делать.

— Ладно, повеселились…

Я спрыгнул, отобрал у него кувалду. Все-таки он молодец был, моряки его зауважали. А этот Алик, конечно, лапша, заездят его на пароходе.

— Продолжим практику, шеф?

— Продолжим. — Я наступил ему на ногу, потом Алику. Они, конечно, опять ждали розыгрыша. — Первое дело: скажете боцману, пусть сапоги даст на номер больше. В случае — свалитесь за борт, можно их скинуть. Все-таки лишний шанс.

— А вообще, между нами, девочками, говоря, — спросил Алик, — таких шансов много?

— Между нами, девочками, договоримся — не падать.

— Справедливо, шеф, — сказал Дима.

— Второе — на палубе чтоб я вас без ножей не видел. Зацепит чем-нибудь — тут распутывать некогда.

— Такой подойдет? — Дима вытащил ножик из кармана, щелкнул, лезвие выскочило, как чертик. — Чик — и готово.

— Спрячь, — говорю, — и не показывай. Это в кино хорошо, а на палубе плохо.

— Почему же, шеф?

— Потому что лишний чик. Шкерочный возьмешь. И наточишь поострей, обе стороны.

Мне еще многому пришлось их учить — и узлы вязать, и марку накладывать, чтоб трос на конце не расплескивался, и сети укладывать. Много тут всякой всячины. Меня самого никто этому не учил. Ну, правда, я с флота на флот попал, но тут и чисто рыбацкой премудрости было с три короба, а этому уже и не учили. Орали, пока сам не выучился.

Они ничего соображали, не туго, да тут и недолго сообразить, если кто-нибудь покажет толком. Найти только нужно — кто бы и мог объяснить, и хотел. Я вам скажу, странно себя чувствуешь, когда расстаешься с какими-нибудь секретами. Что-то от тебя убывает, от твоей амбиции. Вот, значит, и все, что ты умеешь и знаешь? Только-то? И все равно же они всю премудрость за один рейс не постигнут. А во второй, пожалуй, и не пойдут.

— А все-таки, ребятишки, — я их спросил, — кой черт вас в море понес? Романтики захотелось?

Дима лишь усмехнулся краем губ. Алик же помялся, как девица.

— За этим ведь тоже ходят, правда?

— И находят, — говорю, — не только что ходят. Матюгов натолкают вам полную шапку, тут вы ее и увидите.

— Ну, шеф, — сказал Дима, — это мы тоже умеем.

— Да, на первое время вам и это — утешение. А если по правде — так деньги поманили?

— Шеф, это тоже не лишнее.

— И вообще, интересно же, — Алик сказал, — как ее ловят, эту самую селедочку. Которая так хороша с уксусом и подсолнечным маслом.

И сам же смутился, когда сказал.

— Так. А на берегу — кем работали?

Алик опять помялся, посмотрел на Диму. Тот быстро сказал:

— Шоферами. На грузовых. Если интересует, можем рассказать при случае. Поговорим, шеф, за карбюратор. За тамблер.

— Что ты! Мне этого вовек не понять. Мы потравливали трос из-под лебедки, смазывали его тавотом от ржавчины. Алика я за ключом послал, "крокодилом", — потом дал его Диме — развинтить чеку.

— А работа как? — я спросил. — Нравилась?

— Не пыльная, — сказал Дима. — Временами наскучивало.

— А в смысле шишей?

— На беленькую хватало. По большим революционным праздникам.

— И по субботам?

— Почему же нет, шеф? Я засмеялся.

— Нет, — говорю, — по субботам уже не хватало. Тут и Дима смутился: