Шепот ужаса - Сомали Мам Страница 26

Большинство рассказывали о том, что у них не было даже мыла, чтобы помыться, и я им верила: у меня у самой в свое время не было мыла. Девушки рассказывали, что если клиенты и предохранялись, то пользовались дешевыми тайскими презервативами каких- то необычных форм, которые вечно рвались. Я решила начать с этого. Переговорила с начальником Пьера и упросила его выдать мне запас презервативов и мыла, чтобы раздать проституткам. Хотя ни презервативы, ни мыло не относились к медицинским препаратам, они точно так же способствовали предотвращению заболеваний.

Начальник вздохнул: вообще-то организация не занималась профилактикой, она оказывала в основном экстренную гуманитарную помощь. Однако он каким- то образом достал для меня презервативы и брошюры о том, как уберечься от ВИЧ. Но мыло раздобыть не смог, сказав, что тут мне придется справиться самой.

Я пошла на рынок и купила несколько кусков. Затем, вместо того чтобы раздать презервативы и мыло прямо в клинике тем, кто уже болен, начала ходить по публичным домам и раздавать их всем подряд. Такой подход казался мне более разумным.

Публичные дома в Кратьэхе мало чем отличались от подобных заведений в Пномпене. Разница лишь в том, что в Пхеньяне это обшарпанные строения возле Центрального рынка, а в Кратьэхе — тесные домишки на сваях посреди мусорной свалки у реки. При приближении к этим заведениям меня бросало в жар и накатывала тошнота, однако я делала над собой усилие и превозмогала себя.

Приходила я под видом медсестры из организации «Врачи без границ». Одевалась на европейский манер и входила решительно, как официальное лицо, неся с собой коробку с презервативами. Содержательницам, мибун, говорила, что забочусь о работающих у них девушках — будет лучше, если они останутся здоровыми. Те и не возражали. А еще, думаю, меня немного побаивались — как же, «французская кхмерка», жена белого. Никто не осмеливался преградить мне дорогу.

В первый же такой визит я наткнулась на девочку лет двенадцати, хотя потом она сказала, что ей шестнадцать. Клиент оторвал ей сосок, произошло заражение раны. Я попросила мибун позволить мне отвести девушку в клинику. Сделать это оказалось легко — мибун была сама заинтересована в том, чтобы ее рабыни оставались в хорошем состоянии, к тому же ей не приходилось платить за лечение.

В клинике я села рядом с девушкой — убедиться, что медсестры сделают все, что нужно. Она была веселой и все благодарила меня, у меня же сердце разрывалось.

Так повторилось несколько раз; я поняла, что могу отправляться в свои рейды и чаще. Невозможно было видеть сильно избитую девушку и при этом оставаться равнодушной. Если у меня получалось вернуть девушек обратно к вечеру, ко времени их работы, мибун позволяли мне увозить их в клинику на такси. Мне, конечно, было далеко до Матери Терезы, но я должна была что-то делать, зная, как живут девушки в публичных домах.

Я попросила у «Врачей без границ» машину с водителем, чтобы отвозить в клинику особенно пострадавших девушек. Когда же решение повисло в воздухе, я, отчаявшись, во время очередной поездки в бордель взяла с собой жену начальника Пьера, чтобы та убедилась во всем собственными глазами. Звали ее Мария-Луиза, она тоже была врачом, да к тому же и просто хорошей женщиной. Мария-Луиза увидела грязных избитых девочек, увидела их раны и шрамы и ужаснулась. На обратном пути по дороге в офис она молчала. Потом Мария-Луиза лично проследила за тем, чтобы мне выделили машину.

* * *

Поездка во Францию изменила меня. Я уже не боялась людей. Большую часть дня я проводила в походах по окрестным борделям, причем моей целью было не только раздать презервативы и буклеты о ВИЧ или отвезти девочек в клинику. Для меня очень важно было пообщаться с девочками, наладить с ними контакт.

Еще когда я была в борделе тетушки Пэувэ, мне часто не хватало простого человеческого участия, дружеских объятий, я плакала от одиночества и равнодушия окружающих. Теперь я решила помогать другим.

В Кратьэхе девушки в основном расплачивались по долгам, как и я в свое время. Они отрабатывали то, что назанимали их родители или родственники. Некоторые сами согласились на такой шаг: если ты девочка, ты обязана во всем подчиняться родительской воле. Если семья требует от тебя торговать собой, чтобы младший брат мог ходить в школу или мать играть в азартные игры, ты покоряешься. У тебя нет выбора.

Некоторых девушек продавали насовсем. Эти оказывались в самых жутких местах, где хозяева были самыми жестокими, заведения строго охранялись, а девочек набирали самых молоденьких. Они становились пленницами, и у меня не было возможности вывезти их в клинику. Но в других борделях порядки были не такие жесткие.

Сутенеры знали, что их подопечные не попытаются бежать. Волю девушки легко сломить, она быстро понимает, что ей некуда податься. Она не может вернуться домой, потому что ее там больше не ждут — она ведь «порченая». Она не владеет никакой профессией, не может заработать себе на жизнь. Так или иначе, но она принуждена продавать себя. Я на себе испытала весь этот ужас.

Первая девушка, которой я помогла бежать, была темнокожей, как и я. С длинными волосами, до самой поясницы. Ей было шестнадцать, она работала проституткой около года. Ее сторожили, но я должна была помочь ей.

В Санбо, деревеньке в десяти милях от Кратьэха вверх по течению Меконга, я нашла портниху. Портниха согласилась принимать девушек и обучать их швейному делу, беря по сто долларов за каждую ученицу. Я попросила у Пьера денег. Он дал. Огромной заслугой Пьера было то, что он всегда откликался на подобные просьбы.

Я вернулась в бордель и сказала мибун, что на следующий день девушке необходимо явиться в клинику — пройти курс лечения. Когда же мы с девушкой остались наедине, я сказала ей, чтобы она не возвращалась. Своей напарнице я не доверяла — та слишком любила деньги, поэтому попросила девушку прийти ко мне домой, откуда я отвезу ее в деревню. Когда же в поисках девушки мибун с охранниками пришли в клинику, оказалось, никто ее не видел, и им сказали, что, должно быть, девчонка сбежала, мол, такое иногда случается. Те и ушли.

Деревня Санбо находилась достаточно далеко — там охранники не искали беглянок. Я заплатила портнихе за двух девушек, потом еще за двух, направленных к ней обучаться швейному мастерству. Кроме того, я снабдила их небольшими средствами на жизнь. Я не выкупала их из борделей, нет — таких денег у меня не было. Но я находила для них выход из положения, им оставалось только выбраться из борделя.

Так прошло два месяца, пока один из сутенеров близлежащего борделя не приставил к моему виску пистолет. Я знала этого сутенера. Старика звали Енг. Я не пыталась подговорить к побегу его девушек. Проститутки в его борделе тщательно охранялись, он не позволял им выходить на улицу.

В бордель этого Енга я шла раздать презервативы и поговорить с девушками. Старик дремал в кресле, но как только я начала подниматься по лестнице к дому на сваях, он встал, а в руке у него оказался пистолет. Приставив его к моему виску, старик сказал, чтобы я убиралась, иначе он меня пристрелит.