Беременная вдова - Мартин Эмис Страница 26

— Ну, ты ей скажи, чтобы не совершала никаких скоропалительных поступков. — С этими словами он снова взял книжку. — Пускай себя не роняет. Я вообще-то за Тимми переживаю.

* * *

До сих пор ритмичность здешних погодных явлений достаточно точно совпадала с его внутренним состоянием. Четыре или пять дней воздух постепенно густел и слипался. А грозы — грозы, с их африканской громогласностью, — по расписанию соответствовали его бессоннице. Он начинал водить дружбу с часами, ему почти незнакомыми, — с одним, что звался «Три», и другим, что звался «Четыре». Они, эти грозы, изнуряли его, но все-таки оставляли ему более чистое утро. Потом дни снова начинали густеть, готовясь к очередной войне в небесах.

— Не понимаю, чего ты жалуешься, — говорила, согласно его записям, Лили. — Все равно полночи сидишь, играешь с ней в карты. Я вас видела в тот раз — вместе на коленях. Решила, вы жениться собрались. Клянетесь в верности до гроба.

— На коленях мы одного роста. Интересно, почему?

— Потому что у нее ноги ниже колена длиннее твоих на фут. И вообще, во что вы играете? — спросила Лили, ненавидевшая любые игры (и любой спорт). — В старую деву?

Нет, они играли в папу Иоанна, они играли в черную Марию, в фэн-тэн и в стад-покер. А сейчас (лучше, гораздо лучше) на ковре в ружейной комнате (ковер был распластанным тигром) они играли в гоночного демона. Гоночный демон был чем-то вроде интерактивного пасьянса. По сравнению с прочими карточными играми это чуть ли не контактный вид спорта. Тут много выхватывали, дразнились, смеялись, а под конец почти всегда наступало легкое истерическое мерцание. Ему хотелось играть в игры под названием «шкура» и «обманщик». Не этого ли ему хотелось? Ему хотелось играть в сердце. Сердце — вот где, вероятно, была загвоздка.

Значили ли они что-нибудь, эти улыбки и взгляды? Значили ли они что-нибудь, эти выставки в общей ванной, эти выставки захватывающего беспорядка? Кит читал, вздыхал и жалел, что он не желтая птица. Ведь это привело бы его в не поддающийся оценке ужас — взять ее бесхитростное дружелюбие и измазать своими руками, своими губами.

Кит вырос в городах, в маленьких приморских городах — Корнуолл, Уэльс. Корнуолл, где остров окунает ногу в Ла-Манш; Уэльс, протянувший руки, чтобы обнять Ирландское море. Единственными из хорошо знакомых ему птиц были городские голуби. Те если и поднимались в воздух (а это всегда было крайней мерой), то летали от страха.

Здесь, в Италии, черные cornacchie [35]летали от голода, высокие magneti [36]летали по прихоти мироздания, а желтые canarini [37]летали для радости. Когда поднимался ветер, трамонтана-дервиш, желтые птицы не ждали, пока их подхватят его порывы, они не боролись с ветром; не летали, не парили — они просто висели.

За это полное волнений время в замок приходили в гости и другие мужчины. Приходил непростительно юный и красивый армейский майор по имени Марчелло, который, как показалось, сильно увлекся Шехерезадой; но Уиттэкер моментально раскусил его(«Почему гетеросеки никогда не могут отличить? — сказал он. — Марчелло невероятно голубой»). Приходил красноречивый и эрудированный призрак у бассейна, Винченцо, который, как видно, тоже сильно увлекся Шехерезадой; но он много рассуждал о реставрации церквей, а когда сел обедать, на нем был воротничок священника. Единственным отступлением Адриано от рашперного стереотипа был его легкий антиклерикализм («По-моему, люди, которые молятся, должны молиться в одиночестве»). Может, это содержало в себе исторический шанс? Киту начинало представляться, что он — единственный мирской гетеросексуал во всей округе, росту в котором больше, чем четыре фута десять.

Он никогда не изменял Лили. Он никогда никому не изменял. Полагаю, важно помнить, что Кит — на этой стадии (и в очень недолгом будущем) — был принципиальным молодым человеком. В отношении девушек его проступки, его известные ошибки количеством своим лишь вызывали усмешку. Было банальное невнимание (грех упущения) в его обращении с Дилькаш. Было куда более запутанное преступление (на этот раз грех воплощения, причем неоднократный) в его обращении с Пэнси — Пэнси, правой рукой Риты. Он размышлял о них ежечасно, об этих двух девушках, об этих двух ошибках.

На раннем этапе своего религиозного периода (с восьми до одиннадцати), когда он собирал Библии после занятий, его учительница по основам религии, уродливая, но привлекательная мисс Пол (тайная выпивоха, решил он впоследствии), как-то сказала мечтательно: «Знаешь, Кит, милый мой, у каждого из нас на небосводе горят девять звезд. И каждый раз, когда говоришь неправду, одна из твоих звезд загасает». А трезвая мисс Пол такого не сказала бы(«загасает» — трезвая мисс Пол такой ошибки не сделала бы). «Какумрут все девять — твоя душа пропадет». За прошедшие годы Кит каким-то образом перенес эту фантазию в свое будущее — будущее с девушками и женщинами. У него оставалось семь звезд. Конечно, мудрость пьяной валлийской старой девы была высказана (а затем искажена им) задолго до сексуальной революции. Теперь же, как ему казалось, всем понадобится куда больше, чем девять звезд.

Он околачивался вокруг крепости, он был в безопасности с Лили… Горы, на которые они глядели, сгруппировались в три эшелона, три стратегии дальности. Самыми близкими были предгорья, рябоватые, пятнистые, негусто заросшие лесом. За предгорьями шли горбатые утесы, в хребтах, напряженные, словно позвоночники динозавров. А вдалеке стоял лес гребней, шапок снежных и шапок облачных, солнца и луны, мир гребней и облаков.