Фес - Глеб Шульпяков Страница 26

– То есть масштаб бедствия…

– А вам? – Она отпустила мои ладони, скрестила руки. – Что происходит вокруг – у вас когда глаза открылись?

Действительно, речь шла о болезненных, важных вещах.

Но что меня с ними связывало? Я промолчал.

– Пора жить своей жизнью, решила я, – подальше от тех и этих. Тогда мне по наивности казалось, что так можно – быть самой по себе, свободной. Вот вы – знаете, что такое построить дом? Настоящий, зимний?

С канализацией и водопроводом? Бедствие размером с огромный кусок твоей жизни. Я приезжала на стройку по три раза в неделю, торопила рабочих, уговаривала. Во все подробности входила, плакала по ночам от отчаяния, что ничего не получается, что все сроки пройдены, что меня попросту обворовывают. А когда достроили, я не смогла даже войти в него, потому что дом существовал сам по себе и мою пустоту заполнять не собирался, как будто здесь кто-то умер. Дом был – как вам сказать? – предназначен для других целей, мной построен, на мои деньги – да, но не для меня или для меня, но другой, той, о которой мне пока ничего не известно.

– Знакомое ощущение…

– Я ведь к тому времени много лет жила одна. Открыла для себя мир морских курортов, спа-отелей. Горнолыжные спуски. По ресторанам, по клубам ходила. Это ведь мир, заточенный под одиноких обеспеченных людей, – Европа! И я занялась исследованием этого мира. Одиночества, которое он так тщательно в людях возделывал.

По улице прокатился рикша, кто-то открыл и закрыл ставни.

Она замолчала, недовольно посмотрела на улицу, словно любой звук или постороннее движение могли помешать тому, что происходило между нами в эти минуты.

Звук затих, она продолжала:

– Когда границы моего одиночества стали вполне осязаемыми, я решила раздвинуть их. Бросила Европу, заперлась дома – Интернет, наркотики, музыка. Несколько случайных связей – и снова Интернет и музыка. Фильмы. И знаете что? При таком образе жизни тебе вскоре ничего не остается, как перейти границу, сделать еще один шаг, на этот раз последний – или первый, как вам удобнее. Стать окончательно свободной.

Я вдруг поняла, что покончить с собой – не химера. Насколько это близко, просто – наложить на себя руки! Не от несчастной любви или со стыда, от позора или нищеты. Не от болезни – а просто от сознания бессмысленности жизни. От того, что ты просто не понимаешь, зачем продолжать этот спектакль, ради чего каждое утро открывать глаза, готовить завтрак, идти в душ. Укладывать волосы. Сознание этой бессмысленности невероятно обыденно, до обидного неромантично, я хочу сказать. Некрасиво. Единственное отличие от остальных вещей – в том, что это сознание поглощает тебя без остатка, не отпускает. Держит – как наркотик. Вытесняет все остальное, не оставляя места ничему, что не оно.

В такие моменты на душе становится тихо и ясно – страшно ясно до самых дальних углов, как будто внутри у тебя образовался осенний пейзаж, где видна каждая веточка, каждая травинка, и все они облеплены льдом, замерзли. Оледенели.

– То есть вы были готовы накинуть петлю…

– Нет-нет, никаких мелодрам с газовыми колонками! – Она отмахнулась, рассмеялась – как если бы мы говорили о простых вещах. – Что вы! Просто одна лишняя таблетка, одна лишняя рюмка, и все произойдет в полусне. В дреме. Ты уйдешь отсюда с блаженной улыбкой под звуки небесной музыки, ты переедешь – как путешественник – из одной хорошей гостиницы в другую, из одних апартаментов в соседние.

– Откуда вы знаете, что соседние будут удобными?

Она посмотрела на меня коротким испытывающим взглядом – не смеюсь ли я?

И тут же опустила ресницы.

– В общем, вместо участка на кладбище я получила землю, кусок соснового бора. Дом. От последнего шага меня спас инстинкт собственника – представляете? Что угодно, только не самоубийство, кричал организм, и разум внял. Отступился. К тому же я убедила себя, что уходить из жизни, не испробовав на прочность одну из главных ее схем, глупо. Я решила превратить воображаемую веревку в семейный хомут, в ошейник. Я стала искать мужа.

Из-за тряски казалось, что рикша мчится по улице с огромной скоростью.

Под тентом сидел человек в бежевой шляпе. Это был “ковбой”. Откинувшись на подушке, он обнимал девушку, и я сразу узнал “лыжницу” – по белесым бровям, которые светились на обгоревшей коже даже в сумерках.

Я расхохотался, захлопал в ладоши.

– Браво! – закричал им вслед. – Нет, вы видели?

Но ответить она не успела, в бар вошла другая пара.

“Серфер” преувеличенно развязным тоном заказал виски, вытащил на улицу кресла, усадил “азиатку” (это была она). “Азиатка” зажала стакан со льдом между коленок.

Лед тихо позвякивал.

– Чему вы удивляетесь? – Моя собеседница “очнулась” первой, ее глаза сузились от беззвучного смеха. – Люди здесь быстро теряют точку опоры. Несколько дней – и все, чему учили в школе, забыто. Свободное плавание.

“Серфер” осторожно обнял “азиатку”. В его жестах читалась неловкость человека, который не знает, как вести себя в новых близких отношениях. “Азиатка” чувствовала это и виновато улыбалась, втягивая голову в плечи.

“Что сейчас происходит с ним? – Мне вдруг страшно захотелось влезть в шкуру „серфера”. – Что он чувствует?”

В ответ на мои мысли “девушка” обернулась, презрительно смежила веки.

Узкий рот искривился в полуулыбке.

– Если это не счастье, то что тогда – счастье? – Она тихо похлопала меня по руке.

Я повернулся.

– А ведь если бы этому парню сказали, что через неделю он будет спать с lady-boy…

“Серфер” выпрямил спину, насторожился. Мы склонились над стаканами.

– А той даме… – Она сделала глоток, откинула волосы.

– Вы говорили, что инстинкт победил эмоцию. – Мне вдруг пришла странная мысль. – Тогда, с домом. А здесь – посмотрите – наоборот, эмоция торжествует. Очень важный момент. Как это связано с человеком? В какой момент закладывается эта функция – победы над запретом? Когда, при каких обстоятельствах она включатся и заставляет человека переходить границу? Дана ли она от рождения, приобретается с опытом? И каким опытом в таком случае? До какого состояния должен дойти нормальный человек, чтобы эта функция в нем сработала – я хочу сказать?

И что там, с той стороны границы?

Она как будто ждала моих вопросов.

– Я бы спросила по-другому: а есть ли с той стороны точка опоры? Или там тоже пустота и отчаяние? Поношенные вещи? Знаю, что вы об этом. Люди нашего поколения думают о таких вещах постоянно. Знаете, мне кажется, что с той стороны не пустота. Не бессмыслица. Наоборот, я уверена, что с той стороны начинается новое человекознание. Целая наука жизни – когда человек переходит свою границу и видит себя со стороны. Находит в себе другого. Становится другим. Это и есть новое человеколюбие – если хотите. Ведь если другой есть во мне, значит, чужой другой неприкосновенен, как я. Другие не хуже или лучше, выше или ниже – а разные. Это простая истина, да – но с каким трудом она открывается тебе! Посмотрите, сколько в нем нежности и робости, по сравнению со вчерашним циником это же другой человек, и он счастлив…