Жизнь после жизни - Кейт Аткинсон Страница 26

— Так ты на этой неделе, значит, большевичка? — спросил Хью.

— Все мы нынче большевики, — беспечно ответила Иззи.

— За моим столом! — рассмеялся Хью.

— До чего же глупа, — сказала Сильви, когда Иззи наконец-то ушла на станцию. — А как размалевана! Можно подумать, на сцене играть собирается. Впрочем, она и мнит себя на сцене. Артистка погорелого театра.

— А волосы… — с сожалением выговорил Хью.

Естественно, Иззи в числе первых сделала короткую стрижку. Хью категорически запретил женской части своего семейства обрезать косы. Как только он обнародовал этот отеческий указ, Памела с Винни Шоукросс поехали в город, где и обкорнали себе волосы. («Для занятий спортом так удобнее», — предложила Памела рациональное объяснение.) Памела сберегла свои тяжелые косы — не то как реликвии, не то как трофеи. «Мятеж на корабле?» — спросил Хью. На этом была поставлена точка — ни он, ни его старшая дочь не любили пререкаться, и косы нашли пристанище у дальней стенки бельевого ящика Памелы. «Как знать, может, еще пригодятся», — сказала она. Никто из родных не представлял для чего.

У Сильви неприязнь к Иззи простиралась дальше прически и грима. Она так и не простила золовке брошенного ребенка. Сейчас ему, как и Урсуле, исполнялось тринадцать.

— Фриц какой-нибудь или Ганс, — говорила Сильви. — А ведь он одной крови с моими детьми. Но его мать интересуется только собой.

— И все же она не совсем пустышка, — возражал Хью. — На фронте, думаю, хлебнула полной мерой.

Как будто он сам не воевал.

Сильви тряхнула дивными волосами, словно отгоняя рой комаров. Она смертельно завидовала фронтовым приключениям и даже невзгодам Иззи.

— А все равно дура дурой.

Хью засмеялся и сказал:

— Пожалуй.

Колонка Иззи напоминала хронику ее сумбурной личной жизни, сопровождаемую комментариями социального толка. Свой недавний материал она озаглавила «Где предел?» и посвятила вопросу о том, «до какого предела могут укоротиться юбки эмансипированных женщин», однако во главу угла поставила гимнастику для достижения необходимой стройности лодыжек. «Стоя на нижней лестничной ступеньке, поставьте стопы так, чтобы пятки выступали за край, и поднимитесь на носки». Памела целую неделю тренировалась на лестнице, ведущей в мансарду, но никакого улучшения не заметила.

Каждую пятницу, в общем-то против своей воли, Хью покупал свежий номер этого бульварного листка и читал в поезде по дороге домой, «чтобы знать, куда ее повело» (а потом бросал одиозную газетенку на столик в прихожей, откуда ее спешно забирала Памела). Он обмирал от страха: ведь сестра в любой момент могла ославить его на весь свет; успокаивало лишь то, что она взяла себе псевдоним Дельфина Фокс, — «большей глупости» Сильви вообразить не могла.

— Видишь ли, — рассуждал Хью, — Дельфина — ее второе имя, в честь крестной. А Тодд — это древнее слово, обозначающее лису, то есть все равно что Фокс. Так что некоторая логика в этом есть. Нет, я, разумеется, ее не защищаю.

— Да ведь это мое имя, так у меня в метрике записано, — обиженно втолковывала Иззи своим родственникам, воздавая должное аперитиву. — А к тому же оно вызывает в памяти Дельфы — ну, сами понимаете, оракул и все такое. По-моему, вполне уместно.

(«Она у нас теперь оракул? — Это Сильви. — Если она оракул, то я — верховная жрица фараона Тутанхамона».)

Уже не раз Иззи-Дельфина упоминала «двух своих племянников» («Отъявленные шельмецы!»), но никогда не называла имен. «До поры до времени», — мрачно предрекал Хью. Она сочиняла «занятные истории» об этих, бесспорно вымышленных, племянниках. Морис, которому исполнилось семнадцать («шельмецам» Иззи было девять и одиннадцать), доучивался в школе-пансионе и за последние десять лет провел в обществе Иззи не более десяти минут. А Тедди просто избегал щекотливых ситуаций.

— Кто же эти мальчики? — вопрошала Сильви, пробуя филе «вероника», {37} которое миссис Гловер готовила на удивление причудливым способом. Сложенная газета лежала рядом с прибором Сильвии; та брезгливо постукала кончиком указательного пальца по колонке Иззи. — Неужели они отчасти списаны с Мориса и Тедди?

— А где у тебя Джимми? — допытывался Тедди. — Почему ты про него не пишешь?

Джимми, наряженный в голубой вязаный джемпер, набил полный рот картофельного пюре и не особенно переживал, что большая литература обошла его стороной. Он был ребенком мирного времени: война за окончание всех войн велась ради Джимми. {38} В который раз Сильви повторяла, что сама удивлена новому прибавлению в семействе. («Мне казалось, четверо — это полный комплект».) В свое время Сильви не знала, откуда берутся дети; теперь она, видимо, плохо понимала, как предотвратить их появление. («Джимми, образно говоря, — запоздалая мысль», — сказала Сильви. «Да у меня и в мыслях ничего такого не было», — сказал Хью; они дружно рассмеялись, и Сильви сказала: «Ай-ай-ай, Хью».)

Рождение Джимми будто бы вытеснило Урсулу из лона семьи: она ощущала себя ненужной безделушкой, сдвинутой на край загроможденного стола. Кукушонок — она сама слышала, как Сильви сказала Хью: «Урсула — какой-то неуклюжий кукушонок». Но разве кукушонок живет в родительском гнезде? «А правда, что ты моя родная мама?» — спросила она, и Сильви со смехом ответила: «Это неопровержимый факт, милая».

— Белая ворона, — пожаловалась Сильви доктору Келлету.

— Кто-то должен быть не таким, как все, — ответил он.

— Прекрати писать о моих детях, Изобел, — с жаром требовала Сильви.

— Сильви, я тебя умоляю: это все вымышленные персонажи.

— Значит, прекрати писать о моих вымышленных детях. — Приподняв край скатерти, она заглянула под стол. — Чем ты занимаешься? — подозрительно спросила она Памелу, сидящую напротив.

— Описываю круги ступнями, — ответила Памела, невзирая на раздражение матери.

В последнее время Памела вела себя дерзко и в то же время рассудительно, словно задалась целью досадить Сильви. («Копия отца», — сказала мать Памеле не далее как этим утром, когда они повздорили из-за какой-то мелочи. «И чем это плохо?» — спросила Памела.) Она стерла липкие пятна картофельного пюре с румяных щечек Джимми и пояснила:

— Сначала по часовой стрелке, потом в обратную сторону. Для стройности лодыжек — так у тети Иззи написано.

— Здравомыслящий человек не станет следовать рекомендациям Иззи. — («Прошу прощения?» — переспросила Иззи.) — К тому же ты слишком молода, чтобы думать о своих лодыжках.

— Как сказать, — возразила Памела. — Ты была не намного старше, когда вышла за папу.

— Ах, какие деликатесы. — Хью испытал немалое облегчение: на пороге возникла торжествующая миссис Гловер с блюдом Riz impératrice. — Сегодня у вас за спиной, миссис Гловер, стоит призрак Эскофье. {39}