Враждебный портной - Юрий Козлов Страница 25

Перед самым концом обреченное ведомство, как правило, достигает административно-бюрократического совершенства, работает как часы. Знакомые рассказывали Каргину, какой порядок и трудовой подъем царили в ЦК КПСС за день до августовского путча ГКЧП. Люди приходили на работу с горящими глазами, работали с песней, без обеда и до поздней ночи. А через три дня их вышвыривали из дубовых кабинетов, как нашкодивших котят, освистывали и оплевывали на выходе из здания на Старой площади. И Верховный Совет перед танковым расстрелом в 1993 году работал четко, мощно, как и положено высшему органу законодательной власти страны. Что-то похожее, кажется, Каргин читал и про управление имперской безопасности (гестапо) в горящем майском Берлине 1945го.

— Есть, — спокойно ответила Надя.

— Нам выделили миллиард? — усмехнулся Каргин. — Каргопольский комбинат получил заказ от «Хьюго Босс» на пошив смокингов? Зимняя коллекция объединения «Салют» признана лучшей на биеннале в Нью-Йорке?

— Письмо. — Надя, как всегда, экономила слова, благодаря чему их ценность возрастала, а смысл углублялся.

— Письмо? — озадаченно переспросил Каргин. — Какое письмо?

— Твое.

— Кому? — Каргин включился в соревнование по экономии слов, хоть и понимал, что Надю победить невозможно. — В Финку? — он вспомнил, что вроде бы писал что-то в Хельсинки насчет несоблюдения сроков поставки оборудования для совместного предприятия в Сортавале. Носки, они там собирались запустить линию по пошиву утепленных — из оленьей шерсти и с подошвой из бересты — носков для лесорубов. Будто бы такие носки отлично служили доблестным финским солдатам, защищавшим Родину от сталинских полчищ зимой сорокового года.

— Президенту.

— Маннергейму?

— Этот адресат выбыл, — не отреагировала Надя. И неожиданно, к немалому удивлению Каргина, вольно процитировала Дали: — Откуда письма идут слишком долго. Нашему президенту.

— Он не читает длинных писем, — растерянно произнес Каргин.

— Твое письмо короткое. — Надя извлекла из папки, протянула Каргину одну единственную страницу.

— И... о чем же я пишу президенту? — надел очки Каргин.

— Ты пишешь о том, что люди в России должны носить российскую одежду. Одежда организует народ. Народ, который носит чужую одежду, не может любить свою страну. Он никогда не будет ее защищать. В сорок первом страна огромная встала на смертный бой, потому что носила исключительно советскую одежду. Ты обещаешь, что через три года доля отечественной продукции на внутреннем рынке составит девяносто процентов. Ты берешься разработать и наладить производство одежды, которая изменит психологию народа, превратит его из быдла в созидателя, творца новой реальности. В этой, скроенной по русским лекалам, реальности Россия обретет себя и, возможно, укажет светлый путь человечеству. Старый мир, несмотря на военную мощь и новейшие технологии, содрогается в конвульсиях. Он обречен. В новый мир победительно войдут только те страны и народы, у которых есть идеи. У тебя есть идея. Ты знаешь, как претворить ее в жизнь. Ты просишь уволить тебя, заявление прилагается, из министерства. Ты предлагаешь придать «Главодежде» статус государственной корпорации с соответствующими финансированием и полномочиями. Она будет называться...

— «Новид», — быстро подсказал Каргин.

— «Главодежда­ Новид», — уточнила, сделав пометку на странице, Надя и продолжила: — Ты готов возглавить эту корпорацию, заявление прилагается, и в месячный срок представить поэтапный план действий, за выполнение которого готов ответить головой.

Положив папку на стол, Надя вышла из кабинета.

Каргин подумал, что это самая длинная речь, которую он услышал от Нади за все годы их знакомства. И еще подумал, что три года — недостаточный срок для падишаха (президента), Ходжи Насреддина (его) и осла (одежды), которая должна будет не просто заговорить, а еще и превратить народ из озабоченного жратвой и рублем быдла в озабоченного судьбой человечества созидателя, то есть, можно сказать, в коллективного Иисуса Христа. Только такой, преображенный, народ сможет повести за собой светлым путем остальное человечество.

2

Иногда это был едва различимый шепот.

Каргину вспоминался глиняный кувшин с вином, шепнувший некогда в кабаке Омару Хайяму влажной губой поэтичную истину о бренности жизни. Кувшин, помнится, поведал Хайяму, что все эти наслаждающиеся вином, посматривающие на танцующих женщин господа с выкрашенными хной бородами, включая падишаха, неотменимо уйдут туда, где добывается глина, в том числе и для изготовления кувшинов.

Каргин, когда пришел его черед, услышал от другого неодушевленного предмета нечто гораздо более прозаическое, так сказать, житейско-возрастное. Хотя потом их разговор сместился в сторону футурологии. Но в то время это слово Каргину было неизвестно, как и множество других умных слов. Ему и сейчас было немного стыдно, что много лет назад с ним заговорил не философичный кувшин с вином и даже не его аналог в эпоху Каргина — бутылка, а... бюстгальтер его тогдашней (дело было в Ленинграде, Каргину было пятнадцать лет, он учился в девятом классе) подруги. Причем заговорил как-то неожиданно и поначалу невнятно. Каргин не сразу понял, что звук, как сквозь фильтр, просачивается сквозь свитер, который был в тот момент на однокласснице. И еще одна закономерность открылась ему: чем решительнее он прикасался к свитеру (гладил девушку), тем отчетливее слышал голос бюстгальтера.

Каргин учился в английской школе. Его знаний хватило на то, чтобы уяснить, что бюстгальтер говорит на другом языке. На немецком, определил Каргин, воспитанный на советских фильмах про войну. Издеваясь над безоружными людьми, фашисты в этих фильмах отрывисто и командно каркали, так что немецкий язык с экрана воспринимался как удар в морду.

Каргин, открыв рот, уставился в источник звука. Девушка в свою очередь с недоумением уставилась на него. Каргина прошиб пот, как если бы на него гестаповец навел «шмайсер» и рявкнул: «Шнелль!» Он долго и тупо молчал, так что бюстгальтеру пришлось перейти на русский.

«Хочу сняться!» — возвестил бюстгальтер.

«Хорошо, что не расстрелять», — перевел дух Каргин.

«Ты идиот?» — спросил бюстгальтер.

«Идиот, — самокритично ответил Каргин, — если слышу тебя. Бюстгальтеры не разговаривают».

Самое удивительное, что подружка Каргина не участвовала в разговоре. Они уже вышли из кафе, где выпили бутылку кислого сухого вина, съели по нескольку политых сиропом шариков разноцветного мороженого из металлических вазочек. В пустом вестибюле Каргин дрожащими руками держал ее за плечи, а она внимательно смотрела на него из-под челки пуговицами-глазами. Потом она осторожно взяла Каргина за руку, приложила его ладонь к своей груди. Тогда-то он и услышал ободряющее бюстгальтерное: «Vorwarts!» Но тут в кафе зашли два грузина в больших кепках, и подружка отстранилась. Грузинов интересовало, наливают ли в этом кафе коньяк.