Подонок - Гера Фотич Страница 25

…Я вспомнил о мультиках с разноцветными маленькими человечками, которые тянули меня за собой из полумрака чердака, не давая остановиться. Бежали рядом, подталкивали, переливаясь всеми цветами радуги, и мы проносились мимо каких-то строений, геометрических фигур и светящихся линий. Возможно, они тоже были голубые и похожи на инопланетные города, но мне некогда было их разглядывать, и я устремлялся дальше, пока кто-то не стаскивал с меня полиэтиленовый пакет, и я возвращался в реальность.

Солянка моя совсем остыла, и я доедал ее уже с намечающимися на темно-красной поверхности оранжевыми разводками.

Греческий салат оказался очень вкусным, и я расправился с ним, пока Марго пила чай. Залпом осушив стакан с натуральным апельсиновым соком, я нашел взглядом официанта и показал ему жестом выписать счет.

— Приговор, пожалуйста, — негромко произнес я попутно.

Видимо, тот был готов заранее, и коричневая мягкая папочка с торчащим изнутри беленьким язычком листка, легла на наш стол.

Счета я читаю всегда, потому, что привык знать, кому и за что отдаю свои деньги. На этот раз одна запись оказалась лишней. Пирожное мы не заказывали. Я решил, что сладостей из «Метрополя» от меня официант не получит, и взмахом руки подозвал его к столу, ткнул пальцем в счет.

Жалостливая улыбка официанта выдала его с потрохами. В ней было не столько извинений, сколько сожаления о горькой неудачной попытке полакомиться за чужой счет. Это была его мечта, зависящая от нас. Быть может, он очень долго ее обсасывал внутри своего сознания и был похож на лису из басни, когда предназначенный сыр уже был съеден. Я отсчитал деньги ровно до копейки и положил в папку, которую тут же воткнул ему в руки.

Помог Марго надеть шубу, накинул свой пуховик, и мы двинулись к выходу.

Открывая стеклянную дверь, я услышал знакомый голос нашего официанта:

— Молодой человек!

Я обернулся. Официант стоял, вальяжно прижавшись спиной к барной стойке, немного изогнувшись назад, положив на нее локти. Точно в таких же позах рядом с ним стояли еще трое аналогичных типов в таких же фартуках.

— Спасибо за ваши чаевые! — произнес он, ехидно улыбаясь, при этом стреляя взглядом в сторону Марго, которая остановилась в приоткрытых стеклянных дверях.

Его наглость и апеллирование к моей девушке возмутили меня до кончиков волос. Жалко со мной не было моего грузовика! Мгновенно нахлынули недавние воспоминания об отсутствующей на столе ложке, черном хлебе. Я ощутил вновь противную сладость во рту от пампушки.

В такие минуты меня начинает обуревать азарт. Я знал, что мне нужно успокоиться, и поманил его к себе пальцем. Он посмотрел на своих товарищей, и те одобрительно закивали головами. Все они были выше меня и с удовольствием приняли бы участие в скандале с выбрасыванием скряги-водилы за порог.

Чувствуя за своей спиной гарантию безопасности, Хлестаков вразвалочку направился ко мне. Я был уверен, что пока он дойдет, в голову придет умная мысль, которую я ему выскажу. Но он приближался, а мысли в голове все кружились, не останавливаясь, подхлестываемые негодованием.

Подойдя ко мне, он снисходительно улыбнулся, чуть наклонившись. Я увидел, как из отвисшего кармана фартука вместе с блокнотом выглянул его айфон. Это послужило тормозом для мыслительного процесса. Я сделал вид, что собираюсь что-то сказать ему на ухо, и он наклонился еще ниже, надменно подставляя мне ухо, вполоборота глядя на своих друзей, готовых в любую минуту пустить в ход кулаки.

— У тебя совсем нет совести и это неправильно, — сказал я ему тихо, незаметно вытягивая двумя пальцами гладкий айфон.

Эта фраза настолько поразила его, что когда я уже был в дверях, таща за собой Марго, он продолжал стоять в такой же позе, надеясь услышать или почувствовать продолжение.

Никто ничего не заметил. И только когда у Спаса на крови я отдал шустрому перекупщику айфон, получив пять тысяч, Марго непонимающе пожала плечами и спросила:

— Зачем ты продал свой телефон, у тебя кончились деньги? Я тебе одолжу.

Она сделала попытку выкупить телефон.

— Не надо, — ответил я, — просто у кого-то кончилась совесть и хочется ее реанимировать.

Спрятав айфон, парень тут же скрылся, боясь, чтобы я не передумал.

Из собственного опыта я знаю, что от найденного и ворованного надо сразу избавляться, а то тебя в ответ успеет застигнуть чье-то огорчение. Мало не покажется.

Я взял за руку непонимающую Марго и стал оглядываться по сторонам, в надежде увидеть, куда пристроить деньги.

На крыльце гламурного итальянского ресторана «Парк Джузеппе», когда-то перестроенного из уличного туалета, сидел старик в расстегнутой зеленой телогрейке. Из ее длинных рукавов выглядывали белые пальцы, которыми он неторопливо, словно боясь растратить находящееся в них тепло, перебирал клавиши небольшой гармошки с потертым корпусом. Он наклонил голову к раздуваемым мехам, словно прислушиваясь к тому, что творится внутри. Шапка ушанка сползла на бок.

Если бы не красный кончик длинного с горбинкой носа и темные полоски закрытых век, то его белые окоченевшие пальцы и остроугольное лицо казались бы деревянными, вырезанными из березы. Он словно заблудший повзрослевший Буратино явился к своему отцу, который уже открыл ресторан и не желает знаться со своим созданием, пришедшим в зимние морозы с повинной.

Я подошел ближе к старику и увидел под отведенной полой телогрейки гимнастерку с приколотыми к ней медалями. Нагнувшись, я сунул деньги к нему в потайной карман. Он даже не обратил на это внимание. Я подумал, что точно так же я мог бы вынуть оттуда все, что там лежало. Но что можно найти в кармане у ветерана, раздвигающего меха гармошки на крыльце итальянского ресторана.

И только когда я наклонялся, смог расслышать, как самозабвенно продолжая играть, он тихо, едва слышно, словно для того, чтобы чувствовать себя в здравом уме и памяти, шевелил высохшими потрескавшимися губами, напевая:

— Бьется в тесной печурке огонь…

Я слышал, что губернатор запретила музыкантам выступать на улице. Может, это так и есть. Фронтовик не нарушал закон — он пел для себя.