"Шведский стол" - Ася Лавруша Страница 25

В общем, Нильсу сделали какую-то особую прививку и официально позволили работать в пустыне без напарника в течение максимум сорока восьми часов. После чего он обязан был вернуться в лагерь, дабы соблюсти свое – свято охраняемое шведскими профсоюзами – право на отдых.

Нильс всегда выбирал себе районы пустыни, расположенные подальше от лагеря. Все всегда происходило по одной и той же схеме. Он выезжал из лагеря рано утром, к полудню добирался до места. Устраивался, разбивал бивак. Заранее монтировал походный душ, представлявший собой складную конструкцию из легкого алюминиевого профиля с полиэтиленовой шторой, потом выкатывал большой бак воды, присоединял шланг к гусаку и маленькому насосу. Устанавливал примус. Откидывал сиденья машины так, чтобы вечером можно было лечь спать. Готовил геодезические инструменты.

Свив в пустыне гнездо и подготовив себе поле деятельности, устраивал перерыв – варил крепкий кофе и не спеша выпивал две чашки с кунжутовыми или тминными хрустящими хлебцами. Потом приступал к работе – выбирал место для станции, вымерял ландшафт, тщательно контролировал рельеф песка, определяя наиболее устойчивые участки, то и дело менял инструменты. Прежде, чем сделать окончательный выбор, обедал. Еду он возил в сумке-холодильнике. Повариха Берит его баловала.

Достать в Ливии свинину было практически невозможно. Многих его товарищей это возмущало. Особенно по субботам, за ужином, когда строителям официально позволялось крепкое пиво. Нильс этих жалоб никогда не поддерживал: во-первых, в жару вообще не очень-то хотелось мяса, а во-вторых, ему нравилась местная кухня.

Большая энтузиастка своей профессии, Берит подружилась с женой представителя заказчика Али, и та научила шведскую повариху готовить по-ливийски. В лагере новую кухню не приняли, а Нильс ее оценил – и ягнятину с розмарином, и кус-кус, чем-то похожий на рис, который по правилам надо есть руками, и все эти необыкновенные блюда из овощей. Открывая сумку с едой, он всегда улыбался, потому что, к каждой посудине из алюминиевой фольги Берит приклеивала скотчем маленькую записку, где сообщалось, из чего это приготовлено, и как это нужно есть – что-нибудь вроде «обязательно разогрей» или «если хочешь, можешь есть холодным». Иногда Нильсу хотелось чего-нибудь шведского, и его всегда поражало, что именно в такой день у него в сумке обнаруживалось классическое жаркое «искушение Янссона» или тефтельки с картофельным пюре. Нильс узнавал их, не поднимая крышку – по отсутствию инструкций. И улыбался еще шире.

Йосте, кстати, не нравилось, что Берит готовит Нильсу отдельно. Это противоречило шведской демократии вообще и положениям о производственной этике их предприятия в частности. Но запретить Йоста не мог. Ведь то, что Нильс столовался по-ливийски, экономило драгоценную свинину. Начальник умудрялся доставлять в Ливию шведских поросят – под видом то ли красящего пигмента, то ли сушильного агента, – в общем, такого специального стройматериала, о котором, по его словам, в Ливии еще и слышать не слышали. Материал, мол, транспортируется исключительно замороженным в непрозрачной упаковке и мгновенно портится при открывании… Йоста ждал от подчиненных восторгов и благодарности за свою заботу и изобретательность. Подчиненные благодарили и восторгались. Все, кроме этого хренова отшельника и этой стокилограммовой бабы с кухни! Которая к тому же попыталась поучить его жизни – мол, местная кухня лучше приспособлена к местному климату. Какой климат! У них свой климат! У них везде кондиционеры! И даже бассейн!

Сидя в пустыне на складном стульчике, Нильс ел вкусное и легкое овощное блюдо с труднозапоминаемым названием. Вспоминал Йосту и остальных соотечественников. И ему было приятно оттого, что он от них вдалеке… От всех вдалеке. И что скоро он увидит, как с пьедестала упадет солнце.

После обеда он совершал разметку выбранного участка, забивал маркировочные сваи, отмечал все нужные оси. Составлял план на бумаге, скрупулезно записывая все размеры и расстояния. Потом он передаст от руки сделанный эскиз чертежникам, а те при помощи потрясающе умной компьютерной программы «Автокад» превратят набросок в официальный документ, который будет храниться в государственном архиве Ливии…

Нильс совершал еще какие-то мелкие операции и со временем начинал готовиться к главному удовольствию дня. Принимал душ, надевал чистую футболку и шорты, вытаскивал из машины специально позаимствованный в лагере шезлонг а-la Баден-Баден, вынимал из холодильника бутылку джина, усаживался. И ждал падения солнца за горизонт.

Он наблюдал эту мгновенную перемену огромного мира уже много раз, но ощущения чуда не исчезало. Работая, он иногда поднимал глаза к небу, смотрел на солнце, которое казалось ему твердым, тяжелым, металлическим. Днем оно почти не двигалось – просто меняло металл. Утром светило поднималось энергично – со скоростью, но без спешки, сохраняя достоинство. Оно было молодым и серебряным. В жгучий от жары полдень тяжелело и становилось стальным. А вечером – платиновым. В предзакатные часы солнце было величественным и царственным. А потом вдруг убегало за горизонт, как сумасшедшее. То ли, по-мусульмански не доверяя женщинам, оно тянуло до последнего и не хотело уступать небо луне с ее ослепительной свитой. То ли, наоборот, по луне тоскуя, хотело невозможного – в последний момент пересечься с ней, оказавшись в небе одновременно…

Нильс ночевал в пустыне три-четыре ночи в неделю. Дни в лагере казались ему скучными. У бассейна вечно сидели жены коллег. Сухой закон строительства на женщин не распространялся. Они с утра до вечера пили мартини и выясняли отношения. Нильсу было их жаль – местные обычаи позволяли женщине появляться в общественных местах исключительно в сопровождении мужчин. Шведские мужчины же все время работали, а по выходным отсыпались.

В свои свободные дни Нильс всегда старался куда-нибудь уехать и с удовольствием брал с собой Берит, если их выходные совпадали. Они гуляли по Зеленой площади в Триполи, среди руин мертвых городов и по удивительным аллеям реликтового каменного леса. В путеводителях рассказывалось, что двести семьдесят миллионов лет тому назад в этом месте плескалось древнее море с огромными известняковыми отложениями на дне. Вода придавала известняковому камню обтекаемые формы, он был живым, он рос – и однажды, примерно двести миллионов лет тому назад, поднялся над уровнем моря, словно впитав его в себя. С тех пор над камнем трудились ветра, дожди и время. Словно надеясь, что вода вернется, здесь возникли озера, водопады и гроты. Одни глыбы были похожи на деревья, другие – на основательные патриархальные дома, третьи – на стариков…

Нильсу нравилась Ливия, ее прошлое и ее настоящее – в котором он многого не понимал. На месте все выглядело гораздо сложнее, чем на страницах книжки, которую Нильс когда-то подобрал в офисе. Борец за народное благополучие Каддафи как-то, к примеру, решил начать новое летоисчисление – обнулить календарь и заодно перекроить год, сделать так, чтобы год делился не двенадцать, а на восемь единиц. По той простой причине, что у него было не двенадцать, а восемь детей, каждому из которых он и хотел посвятить по революционному месяцу. К счастью, из этого ничего не получилось. Зато с дореволюционной памятью он расправился самым безжалостным образом – ливийский руководитель сжег государственный архив, и целую неделю улицы Триполи покрывал пепел прошлого…