Ребенок - Евгения Кайдалова Страница 25

Нет, мама еще вернется в библиотеку, вернется обязательно. Сдаст в аренду часть помещения или придумает что-нибудь еще коммерческое, но только не будет существовать в отрыве от единственно возможной для нее жизни. Я твердо внушила себе эту мысль и лишь после этого смогла успокоиться, а на следующий день приступить к работе.

На работу нужно было успеть к девяти часам, но первый за последнее время ранний подъем ничуть не напряг меня. Я даже чувствовала себя бодрее, чем когда-либо: вставать и приступать к делам вместе со всем остальным миром было как раз в моем характере. Все те месяцы, что я просыпалась ближе к одиннадцати и за окном меня встречал уже разгоревшийся день, я чувствовала, что что-то теряю. Сегодня же я не потеряла ни минуты: свои законные четверть часа занял быстрый завтрак и не менее законные короткие интервалы пришлись на туалет, прическу, косметику и одевание. Я на одном дыхании долетела до метро, вспоминая, что такое же чувство полета охватывало меня и полгода назад, когда я отправлялась знакомиться с Москвой. Теперь же Москва была почти моей, дело оставалось за малым…

В метро я влезла с трудом: был классический утренний час пик, и толпа рвалась через турникеты не менее яростно, чем вода – в пробитый борт корабля. Однако это не было способно испортить мне настроение – ведь меня поджидал давно обещанный мне успех, и вот я наконец-то иду на встречу с ним.

Дорога заняла едва ли не час. «По московским меркам – это норма», – невозмутимо прокомментировал Виктор, и я перестала сокрушаться своей нерасторопности. «Проходи, садись, вот твое рабочее место».

Моим рабочим местом были стул и телефон (стол приходилось делить еще с двумя напарницами). Еще мне выдали блокнот, где я начертила временную сетку работы клуба и куда записывала клиентов; позже этот блокнот сменил компьютер. Звонки поступали довольно часто – в паузах нам не удавалось даже поболтать, лишь переброситься парой слов. Но я была рада такой загрузке: чем еще заниматься на работе, как не работать? Мне было так приятно оказывать людям услуги и чувствовать себя нужной и полезной! (Кстати, это радостное чувство ни разу не посещало меня во время работы в библиотеке и в канцелярском киоске, наверное, потому, что я казалась себе лишь тупым механизмом для перетаскивания книг или для выдачи предметов за деньги.) Сняв трубку, я вежливо сообщала, объясняла, рассказывала, растолковывала, мне вежливо задавали вопросы и вежливо благодарили. Я была открыта для всего окружающего, и все окружающее было открыто для меня.

«Можно у вас где-нибудь на время игры оставить трехлетнего ребенка? А собаку? Нет, она вообще-то не кусается, разве что не в настроении будет… И ребенок спокойный, только боится чужих людей».

«Там есть где перекусить? Нет, я имею в виду не так перекусить, чтобы просто поесть, а чтобы посидеть по-человечески… Кстати, в нетрезвом состоянии играть не запрещается?»

«Девушка, а играть трудно? А несчастные случаи часто бывают? А с мобильным телефоном играть можно? На всякий случай – чтобы "скорую" вызвать…»

«Пуленепробиваемый жилет с собой привозить, или у вас прокат? Еще вопрос: я буду с телохранителями, нужно за них платить? Нет, играть они не будут – только бегать за мной…»

«Девушка, а как вас зовут?.. А что же я спрашиваю, если вас там все равно не будет?!»

Я действительно не присутствовала при игре, почти все время проводя в офисе, это был единственный минус новой работы. Правда, находиться в офисе, хорошо выглядеть и сознавать, что притягиваешь мужские взгляды, тоже было несказанно приятно, но… на меня слегка давили четыре стены. Я не покидала эти стены все рабочее время (обеды нам привозили в офис) и была бы счастлива расширить границы своей территории. Кроме того, к концу рабочего дня я ощутимо чувствовала, что засиделась, и сразу после пяти часов вечера сломя голову летела на пантомиму.

Конечно, я опаздывала, но мне удавалось урвать как минимум час занятий; я от всей души напрягала и растягивала мышцы. И каждый раз мне бывало так радостно вновь оказаться в своей старой компании, вновь ощутить себя причастной к студенческой жизни и словно бы за один день побывать в двух разных мирах и двух разных ипостасях.

Однако через неделю работы я начала тревожно думать, что ни до чего хорошего постоянное сидение меня не доведет – на последнем занятии пантомимой мне вдруг стало трудно выполнить совершенно рядовое упражнение. Встав на четвереньки, я должна была затем выпрямить одну ногу и сделать ею мах назад и в сторону. Сразу же вслед за махом я ощутила неприятное, тянущее чувство где-то сбоку внизу живота. Новый мах – и снова мышцы внутри растянулись так болезненно и неохотно, что я была вынуждена позорно сесть на пол и ждать, пока группа не перейдет к следующему движению.

Антон не мог не заметить этого. Когда после занятий мы вместе шли в мою комнату (уже не разделенные прежним смешным вопросительным знаком), он советовал мне использовать все свободное от звонков рабочее время на разминку. Я была благодарна за такой простой, но не пришедший мне в голову совет и теперь старалась как можно чаще вставать из-за стола. С улыбкой, призывая прочих сотрудников не обращать на меня внимание, я выполняла упражнения на голеностоп, повороты корпусом, наклоны. К счастью, мои спортивные наклонности никого не шокировали, наоборот, выгодно выделили меня из числа прочих девушек. Я немедленно получила кличку Джейн Фонда и комментарий Виктора: «Вот какой должна быть настоящая сотрудница спортивного клуба!»

Проблема была только в том, что неприятное тянущее чувство продолжало меня сопровождать – наклоны давались с трудом. А от касания левой рукой носка правой ноги пришлось отказаться сразу – что-то внутри меня сопротивлялось этому упражнению изо всех сил. И я начала подозревать разлад на женской половине своих внутренних органов; должно быть, виноваты были столь полюбившиеся мне Эльбрус и Чегет. Высокогорные холода, пронизывающие ветры… А вечной маминой тревогой было, чтобы я не застудилась «там»… Неужели горы действительно сыграли со мной злую шутку? Косвенное подтверждение этому виделось и в том, что мои месячные были просрочены уже на три недели. (Хотя в принципе такое случалось и раньше от резких перемен в моей жизни, например, по приезде в Москву.)

Тем не менее я начала волноваться. Пока еще волноваться не сильно; это волнение напоминало ранку, которая не беспокоит, пока ее случайно не заденешь. Но в ближайшие выходные, когда мы с Антоном гуляли по Воробьевым горам, она вновь дала о себе знать.

Была идеальная зимняя погода, лучшая, какую только можно себе представить в середине февраля: ясное яркое небо, мороз – не больше минус пяти, пушистый снег и полное безветрие. Горы были усеяны людьми, словно глыбы белого крема на торте, посыпанные шоколадной крошкой. Все катались, кто на чем мог: на лыжах, на санках, на корточках – по раскатанным ледяным дорожкам. Мы с Антоном выбрали самый простой способ: сели паровозиком прямо на лед, подоткнув под себя куртки, и с гиканьем тронулись вниз.

Я визжала, но не от страха, а веселья ради, Антон в ответ вопил «Держись!» и стискивал меня сквозь куртку с непреодолимой силой. С воплями и визгами мы долетели до конца дорожки и ткнулись ногами в снежную выбоину. Здесь нужно было тут же вскочить, чтобы на нас не налетели катящиеся сзади, Антон так и поступил, немедленно выпрыгнув из снежной колеи. А я не могла встать – такое странное ощущение расходилось по пояснице. Настоящей боли не было, но тем не менее каждый нерв был задет и давал о себе знать. Антон буквально выдернул меня из-под ног мчавшихся сзади людей и крепко прижал к себе, не давая упасть.