Дорога обратно - Андрей Дмитриев Страница 25

— …И вот к таким, то есть к самым достойным, имеет прямое отношение капитан Воскобоев, дорогой наш друг и товарищ, — сказал полковник Живихин. Одобрительное бормотание запорхало над столом, любящие лица разом повернулись к Воскобоеву. Возвысив голос, Живихин продолжил: — Мы тут все мужчины. Даже женщины наши в смысле мужества тоже мужчины. И мы не вправе обойти молчанием ужасное несчастье, не будем говорить какое… В детстве я как-то увидел кино, из-за которого, наверное, и пошел в летчики. Помните, там отличный парень, летчик, всех спасает, потом вдруг слепнет, но выдающийся профессор из Москвы возвращает его в строй… Видели это кино, еще довоенное? Его, между прочим, часто показывают.

— Видели! Видели! — загудело над столом. — Как же оно называется? Никто не помнит, как оно называется?

— Я тоже не помню, как оно называется, — сказал Живихин, — но последние слова в нем запомнил. Там командир части глядит в небо на самолеты — помните, они летят, — и говорит: «Хорошая у нас профессия»…

Все захлопали в ладоши. Живихин сказал:

— Должен от себя добавить — опасная профессия. От беды не застрахован никто из нас. Повторяю, никто не застрахован. — Живихин сделал паузу, и в голосе его зазвучало железо: — Но стране и небу над страной крайне нужны такие асы, как капитан Воскобоев. И я верю, что приземлился он ненадолго. За это приказываю выпить. Налить всем, у кого не налито, и выпить.

Перед тем как выпить, каждый подходил к Воскобоеву, чтобы чокнуться с ним, при этом женщины целовали его в щеку, а мужчины хлопали по плечу или же братски трепали за загривок. Когда на смену тостам пришло громовое пение от души, полковник Живихин подсел к Воскобоеву и тихо сказал:

— Слушай меня. Большой полигон — будущей осенью, то есть времени у нас уйма. Успеем все уладить. А пока терпи. Все. — Развернув к столу широкую грудь, полковник присоединился к поющим, и его тонкий пронзительный голос легко перекрыл басы, гремевшие в гулком жилье.

В три часа ночи гости принялись благодарить и прощаться. Воскобоев вышел во двор подышать. Сел на дощатый край песочницы и погрузил в нее руку. Привезенный недавно, песок был свеж и влажен, его живой запах еще не успел улетучиться — запах детства, запах сонной реки на рассвете. Огромный окунь прыгает на песке, беспомощно разевая пасть. Отец одобрительно кашляет и, не глядя на свой поплавок, достает из коленкоровой сумки термос и бутерброды. Когда Воскобоеву исполнилось девять лет, отец умер. В последние мгновения жизни он отчего-то заговорил о той рыбалке: о рассветной сырости, о несчастном окуне, о бутербродах с пошехонским сыром. Сидя на жестком бортике песочницы, Воскобоев попытался и не смог увидеть лицо отца — перед глазами расплывалось рыхлое гипсовое пятно, — но зато окуня, выброшенного на берег, он вдруг увидел до того ясно, что, казалось, смог бы пересчитать зубы в его пасти, разинутой от удушья… Вскрикнула дверная пружина, и хлопнула дверь; огонек сигареты поплыл во тьме. Майор Трутко приблизился к песочнице и уселся рядом с Воскобоевым.

Майор Трутко был книжник. Все на свете уподобляя хорошо известным и мало кому известным книжным историям, он искал во всем соответствие этим историям и, если не находил, мрачнел. Кроме того, он регулярно переписывался с московским литературным критиком Зоевым. Майор этого не скрывал, но стоило кому-нибудь, хотя бы и Живихину, спросить: «Как там твой писатель? Что-нибудь наклевывается?» — отвечал уклончиво: «Мы в полемике».

С некоторых пор он вообще стал уклончив, замкнут, но и подобрел, то есть возымел охоту утешать. Сидя на краешке детской песочницы, он утешал капитана Воскобоева:

— Мы, капитан, в большинстве своем подобны той лошади, у которой на морде висит торба с овсом. Лошадь всю жизнь, сколько себя помнит, тащит воз, жует овес и довольна… И вдруг у нее отнимают торбу, потом выпрягают и оставляют одну посреди прекрасного луга: давай, мол, пасись на свободе, скачи в табун, заслужила… А лошадь стоит как вкопанная, без воза шагу ступить не может, не видит вольного табуна, что резвится вдали, не чует сочной травы под копытами, — так и будет стоять, пока не околеет от голода и от тоски по оглоблям…

— Если мы в большинстве своем лошадь, — сказал Воскобоев, — то что же тогда табун?

— А это, надо понимать, те, кого мы прежде и не замечали. Человечество, вообще говоря.

— Табун — он и есть табун.

— Спорно, но я не о том сейчас. Я сейчас попробую еще раз тебе разъяснить… Кто-то, вроде бы сам Чехов, думал написать рассказ о собаке, которая была всю жизнь прикована цепью к своей конуре. А когда ее вдруг пожалели и спустили с цепи, собака принялась ходить вокруг конуры, вместо того чтобы бежать куда глаза глядят и резвиться, где ей захочется…

— Небо — не конура, и авиация — не цепь, — сказал Воскобоев, — и меня, собаку, не пожалели, а прихлопнули.

— Вы это «прихлопнули» так произнесли, будто вас рублем подарили, — обидевшись, перешел на вы майор Трутко. — Надулись вы своей бедой, как, честное слово, индюк… Вы, капитан, взгляните на жизнь иначе, чем привыкли: не сверху вниз, но и не снизу вверх — а попробуйте взгляните по сторонам. Командировку возьмите или отпуск, попутешествуйте. Книги хорошие почитайте. Одним словом, живите легко, не хмурьтесь, и в конечном итоге мы вам позавидуем.

— Как там ваш литературный специалист? Пишет, товарищ майор? — неприятно вежливо спросил Воскобоев.

— Мы в полемике, — ответил Трутко.

— О чем спор?

— О разном, — сказал Трутко. — В последнее время — о «Бедной Лизе».

— Рассказали бы вы, товарищ майор, что с этой Лизой стряслось.

И майор Трутко рассказал Воскобоеву историю бедной Лизы.

Вот эта история. Когда-то очень давно, быть может двести лет назад, в живописной местности под Москвой жила девушка Лиза. И никого у нее не было на свете, кроме мамы. Лиза была красивая, добрая и приветливая. И мама ее была добрая и приветливая. Жили они в бедности, но опрятно. Лиза продавала московским жителям букеты цветов, чтобы заработать на хлеб, а мама ткала полотно и содержала домик в чистоте и уюте. Однажды Лизу увидел московский юноша Эраст. Он был богат, знатен и хорош собой. Он увидел Лизу и сразу полюбил ее. Желая привлечь к себе внимание, он часто покупал у Лизы цветы. И Лиза полюбила Эраста. Маме Эраст тоже понравился, такой он был вежливый и воспитанный. Она поила Эраста молоком и разговаривала с ним о старине. Лиза и Эраст гуляли по живописным окрестностям и клялись друг другу в вечной любви. Эраст хотел жениться на Лизе, а Лиза обещала ему быть послушной и верной женой. Каждый вечер, простившись с Лизой, Эраст возвращался в свою Москву. Там, в Москве, вместо того чтобы думать о Лизе и, тоскуя о ней, разглядывать в тишине букеты полевых цветов, Эраст предавался бурным и бессмысленным удовольствиям светской жизни. Сердце у Эраста было доброе, душой он был предан Лизе, но изменить образ жизни не мог. Проводить время в пустых развлечениях было обязательным правилом тех людей, среди которых Эраст родился и вырос. За Лизу сватался богатый жених из крестьян. Лиза отказала ему во имя Эраста, хотя и понимала умом: чувства чувствами, а Эрасту она неровня. Тем временем отношение Эраста к ней переменилось. Он продолжал любить Лизу, но уже не той чистой, невинной любовью, как прежде. Добрый сердцем, но извращенный телом, Эраст хотел уже, чтобы Лиза ему отдалась. Потребовать этого у Лизы он не решался, и все же, благодаря победе плотского влечения над возвышенным чувством, перестал видеть в Лизе неземное существо. Лиза стала для него как все. К тому же она была крестьянского происхождения. Однажды Эраст объявил Лизе, что идет на войну. Лиза долго плакала, прощалась с любимым и боялась, что его убьют. Эраст сказал, что умереть за родину ему совсем не страшно, и за эти слова Лиза полюбила его еще сильнее. Как-то раз Лиза пришла в Москву продавать цветы и вдруг увидела Эраста. Оказалось, ни на какую войну он не поехал, а остался в Москве пить вино, играть в карты и соблазнять замужних женщин. Не зная ничего об этом, Лиза бросилась к нему в объятия, но Эраст прогнал ее. Он сказал, что скоро женится на богатой и знатной. На прощание он дал Лизе сто рублей. Не помня себя от горя и унижения, Лиза отослала эти деньги маме, а сама бросилась в пруд и утонула. Ее мама не смогла этого пережить и умерла. Когда Эраст узнал, что Лиза погибла по его вине, он горько плакал и уже до конца своих дней был несчастным человеком… Возможно, в загробном мире он когда-нибудь встретится с Лизой и она его там простит, — ведь если ум у Эраста и был легкомысленным, то душа его остается доброй.