Клопы - Александр Шарыпов Страница 25

Но обо всем по порядку.

Уважаемый прокурор умышленно передергивает колоду? Или он искренне безграмотен в фактах истории? Уже не говоря о том, что в свое время гауляйтер Кох убит никем не был, потому что кто же иной приказал скрыть в рудниках Германии целую комнату награбленного из Питера янтаря, да так, что «Юлиан и К» ее до сих пор не могут найти. Но и оставить ведро Ипату в то утро, когда был убит Кох, – да и Кох-то был убит после обеда, – было нельзя, потому что оставлять ему уже было нечего. Потому что он уже оставил ведро год назад, и только числился, а в душе и думать забыл – вот это надо особенно помнить всем тем, которые говорят, что «красильшики убили Коха», и трясут разное барахло с белыми пятнами.

Ведь – ну ладно, допустим, все эти рассуждения, что это наше грязное, повседневное, дурно пахнущее дело, не его, что руки у него не те и т.д., – все это не более чем наши рассуждения. Но ведь по крайней мере можно же найти в участке этот прошлогодний протокол! Мы не думаем, что его изъяли, не должно!

По протоколу можно было бы установить и число, и месяц – а так только повторяем, что это было прошлый год, как только после ледохода выставили рамы и открыли окна, а день был воскресенье, потому что все мы находились в общаге и смотрели из окон.

Если считать, откуда все началось, то началось все с того, что он стоял под окнами.

– Бытие, небытие, – говорил, – симпатия, антипатия. Хватит раскрашивать предметы. Они не так стоят.

Смысл был такой.

– Говори толком, – говорили ему.

Он молчал, нагнув голову. Потом раскрыл коробку – в буквальном смысле, которая стояла у него под ногами, – и вынул точило хозяйственное, все гайки в солидоле, потом развернул промасленную бумагу – там навесной замок, мотнул головой: не то, сразу развернул другую – там топор со светлой полосой.

– Стагнация кончилась, – сказал, нагнув голову.

Немного удивились, в том смысле, что он показал не бутыль, например, с олифой, да к тому же как будто и звал нас куда-то за собой, но подумали, что он на этом будет греть руки. И никто не пошел. Он махнул промасленной бумагой и отступился.

Это было воскресенье. А в понедельник он вышел из общаги и пошел – без ведра, но думали, что оно уже там. Никто не придал значения. А только он ушел и не вернулся – ни вечером, ни ночью. Наутро узнали, что его остановил милиционер у якоря – попросил предъявить документы, посадил в мотоцикл и увез в отделение.

Такой был калейдоскоп событий. В исходном его, доповоротном, так сказать, положении.

Тротуарная, так сказать, стадия непонимания: будто прохожий, двигаясь равномерно, скрылся за домом, а не вышел с другой стороны. Но стоит зайти за угол и посмотреть – и поймешь. Но некогда.

Но немного стали задумываться – после того как его увезли.

– Что он болтал-то там под окном, – говорили вполголоса, – зачем разворачивал эту бумагу?!

Потом кто-то как будто – окольно – пошатался около того якоря – и вдруг прошел слух, что взяли Ипата на выходе из Речного, где он пропагандировал среди оцепления.

Тут следует пояснить. Город наш – пока его не переименовали в Гегенбауэрбург и все мы не стали гегенбауэрбуржцами, – как известно, называется Чугуев и стоит на реке под названием С-на, есть еще песня:

По реке плывет баржа

С города Чугуева и т.д., —

гражданскую оборону в нем, если не считать разных невропатологов, составляют сплавщики с так называемой запани, слесари и сборщики с так называемого затона и плавсостав теплоходов: «Чугуевлес-125», «Чугуевлес-167», «Чугуевлес-171», а также «Генерал Черняховский» и «Ульяна Громова»; значительный процент гибнущих – утопленники, когда они ударяются головой о потонувшее в процессе сплава бревно, мертвый якорь или якорь с лапами на шарнирах или их утаскивает под бон, а что до главного учебного заведения, то это Речное училище имени адмирала Хронопуло, с двумя черными якорями у крыльца, опирающимися на собственные штоки; курсанты его, в черном обмундировании с белыми перчатками, при манифестациях по Большой обеспечивают линейное оцепление.

И вот прошел такой странный слух (впоследствии оказавшийся уткой). Маляры, не сговариваясь, повалили в хозяйственный магазин и расхватали все топоры. Продавцу объясняли просто: изымут – потом ищи. Терентий купил еще гвоздей для отвода глаз. Я подумал, вернулся и купил замазки.

В это время – в понедельник вечером и особенно утром во вторник – и я к нему, «одному из нас», чувствовал – не то что, а легкую такую тягу… Было, было.

Кстати сказать, вот даже на протяжении этих двух дней какой-то мужик утонул в районе дебаркадера Коромыслово – есть у нас такое – там еще до войны был пивной павильон и давали к пиву соленую воблу, и до сих пор висит жестяной плакат «Завертывать взахлест шкоты за банку категорически запрещено» и нарисованы опрокидывающиеся в воду незадачливые пьяницы – я, будучи ребенком, путал шкоты со штоками и удивлялся, как это: завернуть шток вокруг банки, – об этом писали в «Чуг. мысли», правда, несколько по-иному: что будто не утонул, а будто бы выплыл или не знаю как, но убежал в пьяном виде вдоль по берегу, одетый в синие брюки, остальная одежда отсутствовала, просили сообщить местонахождение.

Кажется, мы как раз и обсуждали это событие во вторник после работы и пытались понять, нет ли и тут чего-нибудь.

Вдруг затарахтел мотоцикл – и во двор въезжает милиция. Все сразу притихли и как-то замешкались. А тут – ба! Из коляски вылезает Ипат.

Лохматый – еще подумали: опознание там или что, – нет! Глядь: участковый, наклонясь, жмет ему руку. Как? Возвращает изъятый топор! Мало того: порывшись в коляске, вытаскивает белое топорище: на! бери! Но и это еще не все. Он нагнулся…

И вытащил – этого ли мы ожидали! – брошюру. Обтер рукавом от пыли, отдал Ипату с легким вздохом, козырнул, сел в мотоцикл и быстро скрылся. Только дым повис в воздухе.

Маляры дернулись: туда! сюда! – не знаю, как кого, но меня с Терентием больше всего поразила вот эта брошюра. Ветхая от частого употребления, испещренная пометками НБ – «Нота Бене» (Ипат объяснил), прошитая кой-где для крепости черными нитками, – одним словом, Кодекс; но даже не столько сама брошюра – хотя и это способно остолбенить – я, например, как тот ребенок, совсем был неграмотный в этом вопросе и до сих пор думал, что эти статьи, про которые все говорят, это не те статьи; но даже не это, а то, что там – Ипат открыл – стояло, каракулями: «Сия книга Уголовный кодекс, с изменениями и дополнениями и приложением постатейно-систематизированных материалов, дана Еикину И. И. в вечное пользование бывшим ее владельцем Е. Протасовым с тайной мыслью послужить великому и вечному». И подпись.

Не знаю, кого где, а нас вот тут начало переворачивать в этом калейдоскопе. Вот тут на нас надуло эту сибирскую заразу непонимания. Пересеклись миры, протоны и позитроны, и наступила вторая, так сказать, облако-подземная стадия. Будто завернули за угол, но опять ничего не поняли: того, который шел равномерно, не стало среди нас, и понимать это надо было уже вглубь и вверх.