Круглые кубики - Анна Мосьпанов Страница 25

После той травмы Печенька слегка приволакивал левую ногу и ненавидел электриков. Какова была связь между этими двумя явлениями и имелась ли она в принципе, не знал никто. Да, собственно, особо-то и не интересовались. Печенька не сильно распространялся на этот счет.

Федор-Печенька был рыночным домовым, а может, добрым ангелом-хранителем. Обладая каким-то невообразимым чутьем, он умудрялся оказываться в эпицентре мелкокрупинчатых рыночных заварушек за пять минут до возможного взрыва.

Дальше на глазах ничего не понимающих зрителей происходило нечто, сравнимое разве что с шаманством, – Федор мелкими шажками семенил вокруг конфликтующих сторон, что-то пришептывал, периодически похлопывая оппонентов по плечам, предлагал коньячку из неизменной старой фляжки и галеты, коих у него всегда было в избытке, подпрыгивал и причмокивал.

Через пять минут недавние соперники протягивали друг другу руки в знак примирения, а Федор, довольный собой, подхватив безразмерные сумки и прихрамывая, незаметно покидал несостоявшееся поле боя.

На рынке даже бытовала народная примета: появился Федор – драке не бывать.

Пока Печенька успокаивал разбушевавшуюся Татьяну, подошел наш папа и шепотом сообщил, что сегодня рынок не досчитался не только Алеши. Антона Афанасьевича тоже нет.

При этом все завсегдатаи знали, что у Антона Афанасьевича недавно состоялось «боевое крещение». Его впервые взяли с собой в Польшу. До этого он приобретал товар у каких-то оптовиков в «Луже» и продавал под Москвой.

Народ на рынке любопытный, до чужих дел ушлый. Когда покупателей нет, стоять дико скучно. А зимой еще и холодно. Если изо дня в день видишь одни и те же лица, они становятся тебе родными. Уже знаешь, что у Петровны дочка в этом году девять классов окончила и в техникум собирается, а Лыкарин с четвертого ряда «девятку» свою разбил, когда со склада выезжал, а на северном выходе вчера карманники появились и у Сашки-лысого вытрясли кошелек со всей выручкой.

Свой микрокосмос. А тут такое дело… Алеши нет, и брат его молчит как рыба. Хрень какая-то…

Ближе к обеду появился бледный Антон Афанасьевич с кругами под глазами и трясущимися руками. Подошел к прилавку:

– Андрей, из-за меня это все! Меня он защищал. Они ж, нелюди, до меня докопались, а Алешка полез меня защищать.

Андрей, Алешин брат, полноватый, уже слегка лысеющий мужчина в застиранной бежевой куртке и настоящих унтах, которыми очень гордился – их он привез с Крайнего Севера в незапамятные времена, еще будучи уважаемым инженером, – только рукой махнул и как-то совершенно беззащитно, по-бабьи, всхлипнул.

Его стол находился всего метрах в двухстах от нас, и при желании можно было если не расслышать разговор, то догадаться о содержании по губам, по интонации, по выражению лиц.

– Иди, Антон Афанасьевич. Чего уж…

Мы, соседи, стояли притихшие и боялись спросить… Потом как-то вдруг, словно по команде, подхватились и кинулись к Алешиному брату. Подойдя, сгрудились вокруг растерянного, тихого Антона Афанасьевича, продолжавшего топтаться около серого, отрешенного Андрея. Наконец Танька, уже успокоившаяся, подзабывшая о конфликте, шепотом спросила:

– Андрей, Алешка-то живой?

– Живой. Бонк его спас.

Больше он в тот день ничего не сказал. Вдруг собрался, покидал в багажник весь товар и уехал, не попрощавшись.

Позже мы узнали, что же произошло. Алеша впервые поехал один, без напарника, и впервые взял с собой навязавшегося Антона Афанасьевича.

Из-за него все и случилось.

Хлипкий, узкоплечий человек с бородкой клинышком и седыми аккуратными бакенбардами, он буквально провоцировал агрессию.

Вот этими вот своими очочками, дужки которых были обернуты лейкопластырем, чтоб не терло за ушами, меховой стеганой жилеткой, которую надевал поверх куртки, томиками Федора Сологуба и Валерия Брюсова, которые читал, когда не было покупателей…

Как-то сборщик дани с гоготом выбил у него из рук книгу. Кажется, на тот момент это был Ходасевич…

Антон Афанасьевич буквально притягивал негатив и хамские выпады. Старенькой шариковой ручкой, заклеенной посередине обычной синей изолентой. Супчиком в термосе, который каждый раз давала ему с собой жена. Раздражал, бесил. Потому что дико не вписывался в грязноватый рыночный антураж, потому что был выпукло, вызывающе интеллигентен. Такими, наверное, изображали «интеллигентишек» на агитационных плакатах 20-х годов.

Филолог вынужден был стоять на рынке. По-другому было просто не выжить. Очень тяжело болела мама. В больницу просили приходить со своими бинтами, клеенками, шприцами и ампулами. А на кафедре платили столько, что хватало ровно на два похода в аптеку. Короче, обычная жизнь. Ничего выдающегося, героического. И романтического тоже ничего. Жизнь. Просто жизнь.

Антон Афанасьевич долго собирался в этот свой первый заграничный вояж. Серьезно готовился, обдумывал будущий ассортимент, любовно выбирал книжки, которые возьмет с собой в дорогу. А потом…

Гопники налетели на автобус с челноками в четыре утра. В непролазной тьме дорогу перегородила иномарка с заляпанными грязью номерами. Вторая подъехала сзади. Бандиты влетели в автобус. Один аккуратно зафиксировал водителя, четверо рассыпались по салону. Привыкшие ко всему торговцы понуро начали выворачивать карманы.

Антон Афанасьевич, прикорнувший в тепле, спросонья не понял, что происходит. А поняв, заголосил, мол: «Ребята, да побойтесь бога! Да сейчас милиция приедет. Да как вы смеете! Да будьте же людьми, здесь же женщины. Да что же вы за нелюди!»

Такие слова из уст вшивого интеллигентишки – это прямо-таки плевок в настоящую пацанскую душу. И один «бычок» аккуратненько так приподнял Афанасьевича над сиденьем с целью привести в чувство раз и навсегда.

В руке у него что-то сверкнуло. «Что-то» могло быть чем угодно, но Афанасьевич предположил, что это оружие. И закричал. Никто, естественно, не вступился. И тут сидевший рядом Алеша, отшвырнув хлипкого филолога, кинулся на «быка».

Из оружия у Алеши был с собой только незабвенный учебник Бонк, который он традиционно читал на сон грядущий.

– Я всегда читаю новые слова на ночь. Несколько раз вечером и еще раз прямо перед сном. Утром проснулся – и все помнишь! – охотно объяснял он всем желающим свой метод изучения лексики.

Учебник и спас ему жизнь. Нож лишь слегка зацепил мягкие ткани. Крови было много, но опасности для жизни никакой…

О том, как братки спешно уходили, как челноки везли окровавленного Алешу до ближайшей больницы, как скидывались из оставшихся неотобранных средств «на благодарность» доктору, Антон Афанасьевич рассказывал скупо, рублеными, жесткими как трехдневная щетина, фразами. Алеше неимоверно повезло. На вопрос о том, как ему, безоружному, пришло в голову полезть на здоровенного вооруженного бандита, сказал позже:

– Вспомнил, что я все же офицер. Рыночный офицер… Нонсенс, конечно. Торгаш по собственному желанию.