Пока мы можем говорить - Марина Козлова Страница 25

– Руки! – сказала Ирина, и сестры одновременно отпустили концы невидимого полотнища, выпрямились и замерли.

Между ними на земле лежало что-то похожее на кусок черной рваной кожи с неровными краями. Или на кусок обгоревшей пластмассы. Или…

И тут вырвался из-под земли этот многоголосый крик.

– Ну всё, всё, – жалостливо приговаривала Саша, вытирая лицо Бориса голубым шарфиком, – ну всё. – И, встав рядом с ним на колени, вдруг прижала его голову к своей груди и принялась гладить по волосам. – Вы же сами хотели, это больно, всегда больно, только мы умеем…

– Не чувствовать? – спросил Борис.

– Не так, как вы.

– Не так сильно?

Сашина рука остановилась где-то в районе его затылка.

– Так, как они. Очень короткое время, но… мы умеем это выдерживать. Как будто умираешь, но в результате не умираешь. Я не знаю, как вам это объяснить…

– И надо ли. – Ирина стояла рядом, вытирая ладони о джинсы.

– А где это? – Борис посмотрел на то место, где еще недавно лежало то, что вырвалось из-под земли.

– Ивентаген? – Ирина уставилась с недоумением на свои руки. – Слышишь, Шура, ну кто бы мог подумать – обожглась… Там у нас где-то пантенол в бардачке был, глянешь? А ивентаген ваш вожделенный распался, отработал. Рассыпался. Как сгоревшая бумага. Извлеченные ивентагены долго не живут. В этом, конечно, их большой недостаток.

Возвращались молча, Саша – за рулем, Ирина пристроилась в уголке на заднем сиденье. Борису казалось, что она спит, положив обожженную руку себе на живот. Ему хотелось поблагодарить сестер, но он не понимал, уместно ли. И совсем не понимал, как относиться к увиденному – вот он стал свидетелем чего-то, что ни в какие рамки не помещалось. И его новые знакомые только и делают, что вскрывают эти запечатанные временем воронки боли и ужаса. Как консервные банки. У них, видите ли, такая работа.

– Ивентаген, – подала голос Ирина, не открывая глаз, – это слепок события, информационное тело. Если бы вы пришли с лопатой и начали там копать, вы ничего не выкопали бы, это вы понимаете? Даже если бы прокопали до центра Земли.

– Ну а вы как же?..

– А мы его подтягиваем. – Ирина открыла глаза, нашарила где-то сбоку бутылочку с минералкой. – Воды хотите?

– Очень, – признался Борис. – Как подтягиваете?

– Мы разговариваем, вы же видели. Со свидетелями, очевидцами: с камнем, с прахом, с золой. С органикой всевозможной, да и с неорганикой тоже. Так поднимаем ивентагены. Их можно читать, слушать. Самые сохранные можно даже смотреть. Извините, что выбрали для вас такой драматический участок, но иначе не так понятно. Мы с Сашей, в частности, и на Ходынском поле работали, и в Ипатьевском подвале… Вот на перевал Дятлова нас Георгий не пускает, там за последние тридцать лет несколько наших погибли. А Шурка просится, ей этот перевал покоя не дает.

– Что за перевал-то? – Борис впервые слышал о каком-то перевале. – У нас, в Украине?

– На Урале. – Ирина снова закрыла глаза. – Долго рассказывать. Приедете, посмотрите в Интернете, если интересно. О нем много написано, хотя бо́льшая часть – бредятина какая-то. Но не в этом дело. Есть какие-то зоны – просто неподъемные. Не по силенкам нам пока.

– Ну, хорошо, достаете, исследуете, слушаете. А зачем? У вас научные цели? Вы – научно-исследовательская команда?

– Ира, мы с тобой две идиотки, а Борис из вежливости молчит. И поэтому ничего не понимает. Он же с самого начала русским языком спросил: кто такие арви? А ведь ответа вы не получили, да? – Саша посмотрела на него искоса грустным серым глазом.

– Вынужден признать, – согласился Борис. – А вы, Саша, хорошая девушка. Понимаете меня.

– Спелись, – пробурчала Ирина. – Как в воду смотрела.

– Когда-то Георгий был в ударе, а когда он в ударе, горазд выдумывать всякие метафоры. – Теперь Саша смотрела строго вперед, щурясь от неожиданного солнца. – И он сказал тогда, что мы, арви, – ангелы боли. Но это художественный образ, не относитесь всерьез. Божественной природы в нас не больше, что в любом человеке. Да, мы точно так же живем на земле, это наша земля, как и ваша, конечно, я имею в виду людей…

– Мы не претендуем, – ворчливо донеслось сзади.

– И нас ничтожно мало по сравнению с человечеством. И всегда было мало.

– Подождите… – Борис посмотрел на Сашин сосредоточенный профиль; в данный момент она уверенно обгоняла красную «тойоту». – Остановите машину. К обочине. Немедленно.

Саша пожала плечами, съехала на траву и заглушила мотор.

– Эту телегу о том, что вы – не люди, я уже слышал от Кдани, – сказал Борис и крепко сжал Сашино худое теплое запястье. – Я ей значения не придал.

– Зря. – Саша пошевелила рукой и посмотрела искоса. – Вы меня и дальше будете так держать?

– Может, мне нравится.

– Да мне тоже… нравится. Мы устроены иначе. Не биологически, а физиологически. А вы, кстати, понимаете разницу?

– Не очень.

– Структура ДНК та же, поэтому я смогла бы выносить и родить ребенка от вас.

Борис в замешательстве выпустил тонкую девичью руку.

– Я только для примера, – сказала Саша. – Не волнуйтесь. Так вот, строение то же, а процессы, реакции, их скорость, характер перезамыкания этих процессов – другие. Чего вы так смотрите? И на уровне высшей нервной деятельности, и на уровне мозговой деятельности, иммунные, обменные. Мы быстро восстанавливаемся от ран, практически не болеем, не подвержены психическим расстройствам. У нас достаточно высокий болевой порог, благодаря этому я сейчас спокойно веду машину, а не катаюсь по траве в судорогах от чужой боли. Чем еще можно похвастаться? Высокая эмоциональная устойчивость. Быстро и много запоминаем, мгновенно структурируем, можем удерживать одновременно несколько абсолютно разнохарактерных действительностей. Но вот какой-то особой продолжительностью жизни похвастаться не можем. Девяносто – сто лет максимум. В какой-то момент просто останавливается сердце. Да и работа связана с повышенной смертностью…

– …Что-то бродит в глубине земли, – пишет Гомес, – что-то вспухает, возникают пузыри и полости, они обладают тем же типом притяжения, как и черные дыры, – втягивают в себя материю, превращают ее, переваривают, перелицовывают. Да-да, перелицовывают, примерно так, как старый еврейский портной из моего детства перелицовывал моей маме потертое драповое пальто с цигейковым воротником. Лицо и изнанка меняются местами. Очень путано, pequenita, но пока по-другому не скажу. Если бы эту силу можно было назвать Нечто, это было бы еще полбеды. Но похоже, это не Нечто, а самое настоящее Ничто. Разницу хорошо понимают мистики, логики и некоторые философы, например Гегель писал об этом, но очень уж по-гегелевски, слишком абстрактно и отвлеченно, что вообще характерно для немецкой классической философии. Хайдеггер еще… да не важно. Важно другое: Ничто уже просочилось в реальность, pequenita, как ни странно. Как ни странно.