Треть жизни мы спим - Елизавета Александрова-Зорина Страница 24

На улице было холодно, шел мокрый снег, не таявший на ее парике, и оба продрогли, а он к тому же промочил ботинки, дорогие, итальянские, которые муж бывшей надевал пару раз на заседание городского правительства. На обочине стояло такси, чернявый горбоносый водитель дремал, положив голову на скрещенные на руле ладони, и он втолкнул ее в салон и сел рядом, не выпуская из рук портфель с деньгами, ведь, кроме этого портфеля, у них ничего и никого не было в целом мире. Куда едем, зевая, спросил таксист, встретившись с ним взглядом в зеркале. Он назвал первый попавшийся адрес, выбрав улицу неподалеку от набережной и случайный номер дома, лишь бы таксист поскорее включил счетчик и поехал, решив, что придумает что-нибудь по дороге, может, встретит хостел или что-то в этом роде, где не будут спрашивать документы, которых у них не было, да если бы и были, они не могли бы ими воспользоваться, ведь теперь не только ее, но и, похоже, его искала полиция. Он попросил проехать по бульвару, хотя для этого пришлось делать крюк, но водитель, пожав плечами, спорить не стал, и когда проезжали мимо дома, окруженного полицейскими машинами, он притянул ее к себе, уложив ее голову на свои колени, как ты себя чувствуешь, малышка. Лучше, немного тошнит, но в животе уже ничего не осталось, и меня рвет воздухом. Понравился спектакль, спросил он, поглаживая ее по щеке, вымазанной потекшей тушью, не жалеешь, что мы туда пошли. Не знаю, пожала она плечами, я ведь как не знала ничего о себе, так и не знаю до сих пор, и внутри такая пустота, словно я уже умерла, впрочем, может, так и есть, а я просто этого еще не поняла. Водитель сделал радио громче, и в новостях первым делом рассказали о похитителе, которого наконец-то удалось разыскать полиции, его узнал один из пациентов онкоцентра, больной лейкемией, увидевший видеозапись с камеры наблюдения в вечерней передаче, и на премьере спектакля, возможно, актрису видели живой и невредимой, только в странном виде и в розовом парике, впрочем, эта информация еще проверяется. Ай, что творится, причмокнул водитель, из больницы похищают, ну кто же так делает. Разве у вас на кавказе не воруют невест, разозлился он, тут же пожалев, что не сдержался, даже согласия не спрашивают, с родителями договорятся, заплатят калым, и мешок на голову, поедем, красотка, кататься. Водитель засмеялся, ну что ж ты сразу не сказал, что это по любви, по любви и из больницы можно увезти, отчего же нет. Мужчина пятидесяти пяти лет, славянская внешность, среднего роста, диктовали по радио ориентировку, короткая стрижка, крупный рот, черные глаза. Притормозив на светофоре, водитель обернулся, с любопытством разглядывая его, и у него вспотела спина, проклятый кавказец, обо всем догадался и сдаст, как пить дать, все они такие, чуть что, сразу сдают, так что им нужно бежать, знать бы только, куда. В москве мужиков почти нет, сказал водитель, когда красный свет сменился зеленым, мужики как бабы, думают только о тряпках, вещах, развлечениях, а бабы как мужики, ей-богу, только и мыслей, что о карьере, машине и деньгах, а я не могу даже любовницу найти, не то что жену, лягу с такой в постель, чувствую себя гомиком, будто с мужиком трахаюсь. Вижу, наболело у тебя, усмехнулся он, и водитель закивал, да-да, наболело, все мне здесь нравится, вот только путаница полов совсем с ума свела, не привык я, чтобы женщины себя по-мужски вели, а мужчины по-женски, а вот ты мужик, настоящий мужик, взял и увез, молодец, уважаю, дай пять. Перегнувшись через сиденье, он протянул широкую волосатую руку, и они обменялись рукопожатием, не бойся, я не буду звонить в полицию, я не стукач. У меня есть деньги, не очень-то поверил он ему, нельзя же доверять первому встречному, я смогу тебя отблагодарить, а пока давай прокатимся по кольцу, мне нужно подумать, как быть дальше. Водитель выключил радио, поставив диск: это музыка моего народа, колыбельная авданы зараг, пусть твоя девочка поспит, она, наверное, устала.

Они долго кружили по кольцевой дороге, и он, глядя на проносившиеся мимо машины, подсвеченные неоном улицы, дома, в которых светились желтым светом окна, вывески: хлеб, свежее мясо, продукты, скидки, три по цене двух, бокал вина в подарок, думал о том, каким чужим и неприветливым вдруг стал этот город, в котором он прожил жизнь, а теперь не знал, где переночевать. У светофора остановились рядом с троллейбусом, усатым, чуть покривившимся набок, и он, задрав голову, смотрел на пассажиров, мужчину, дремавшего, прислонившись к окну, жующую булку девушку, то и дело стряхивавшую крошки с груди, женщину, разглядывавшую его самого так же пристально, любопытно и одновременно равнодушно, как разглядывают друг друга люди, которые через секунду разъедутся в разные стороны и никогда больше не встретятся. Перебирая друзей и любовниц, он гадал, не приехать ли, как в юности, без звонка и предупреждения, просто так: привет, можно у тебя переночевать, я, кстати, не один, вот, познакомься, но, пожалуй, никто из них не будет ему рад, даже закадычный друг, который теперь занят только дачей и неправильно проложенной канализацией, и ничем другим. Он тут же представил, как бы это все произошло, недаром же у него в молодости был литературный талант и хорошее воображение, которое, впрочем, и сейчас никуда не делось, друг встретил бы его на лестничной площадке, в резиновых тапочках и старом спортивном костюме, заляпанном на животе, тебе чего, удивился бы, не приглашая войти, хотя не виделись десять лет, ты в гости, что ли, почему не позвонил, у меня жена болеет, а это еще что за страшная шлюшка с тобой, и вообще, мне завтра с утра ехать за стройматериалами, так что давай созвонимся и встретимся как-нибудь в другой раз. Или, что скорее, вообще не узнал бы его голос по домофонной связи, огрызнувшись: кто это, что нужно, мы ничего не покупаем и в бога не верим, уходите. И это еще в лучшем случае, ведь, как известно, сдают беглецов обычно самые близкие, за деньги, от страха или просто так. Нет, нечего и думать, чтобы заехать к кому-нибудь из друзей, а ведь тридцать лет назад это было так просто, прийти, остаться на ночлег или, наоборот, открыть дверь и, увидев на пороге друга, сказать, заходи скорее, сейчас я поставлю чайник и постелю тебе на диване, а впрочем, положа руку на сердце он и сам бы теперь не был рад, если бы кто-то вот так притащился к нему без звонка, видимо, виноват возраст, проклятый возраст и время, которое меняет человека, развешивая его дни, как сушеные рыбины на веревке. Он посмотрел на нее, выпотрошенную, обессилевшую, с остекленевшими глазами, и, взяв за руку, прильнул к ее щеке, ощутив, какой холодной она была. Жизнь без любви не имеет смысла, всплыли в памяти слова с афиши дурацкого фильма, жизнь без любви не имеет смысла.

Позади взвизгнули сирены, и, обернувшись, он заметил, как их обгоняют полицейские машины, одна, вторая, третья. Она проснулась и, оглядевшись, вдруг крикнула: за нами полиция, нам нужно где-то спрятаться, и ее голос показался ему грубым, хриплым, будто прокуренным, а главное, совершенно незнакомым. Почему ты думаешь, что это за нами, не понял он, наверняка какая-нибудь очередная антитеррористическая кампания или опять ограбили инкассаторов, а теперь объявлен план-перехват и все такое прочее. За нами, потому что ты меня похитил, идиот, а еще у тебя полный портфель бабла, и, сложив пальцы пистолетом, она принялась стрелять по полицейским машинам, бах, бах, бах. Водитель обернулся, посмотрев на них удивленно и немного растерянно, а он крикнул ему, эй, парень, что уставился, смотри лучше на дорогу, а то сейчас врежемся прямо в полицейский кортеж. Он вспомнил какой-то сериал, который крутили по вечерам, он его, правда, не смотрел, но, переключая каналы, несколько раз на него натыкался, и в этом сериале она, еще совсем юная, лет шестнадцати, не больше, играла дочку богатых родителей, ну прямо как в жизни, вот только спутавшуюся с бандитами, но он не знал, в чем, собственно, там было дело, в этом сериале, и чем все кончилось. Водитель сбросил скорость, сказав, что впереди пробка, вроде как досмотр или что-то в этом роде. Мы можем съехать с дороги или свернуть, вцепился он обеими руками в портфель, но вдруг полицейским это покажется подозрительным. Не волнуйся, сказала она, и ее голос прозвучал неожиданно резко и уверенно, совсем как в сериале, впереди заправка, сейчас заедем на нее, заправимся и развернемся, что вы оба как дети малые. Одним движением она сдернула розовый парик, вытерев ладонью взмокшую под его резиновой основой макушку, и водитель, вскинув брови, посмотрел на нее через зеркало, удивленно пробормотав на своем языке что-нибудь вроде: ничего себе или ах ты боже мой, ты еще и лысая. Заправившись, они поехали в обратную сторону, и, плюща нос о стекло, она засмеялась, глядя на полицейских, останавливающих проезжающие машины, как мы их обдурили, посмотри, вот же придурки, менты поганые, а теперь нам, пожалуй, нужно залечь на дно, переждать пару дней, ну-ка, черножопый, найди нам ночлег. Водитель, хмыкнув, почесал затылок, тебе бы, милая, рот помыть с мылом, но ночлег, так уж и быть, получите, у нас вообще не принято людей бросать в беде, так что держитесь крепче, сейчас поднажмем.