Француженки не верят джентльменам - Лора Флоранд Страница 24

Габриэль настоял на том, чтобы проводить Джоли на вокзал в Ницце, когда она собралась вернуться в Париж. С его стороны это был галантный жест, которого он явно от самого себя не ожидал.

На той лестнице в переулочке они сидели очень долго, пока их настроение не нарушил тихий спор на балконе над ними. «Ты больше не обращаешь на меня никакого внимания, – тихо говорила женщина, подавляя слезы. – Что произошло со всей той романтикой, которая была у нас в начале?»

«Ты никогда не бываешь довольна! – ответил мужчина. – Ты хочешь слишком многого. Что бы я ни сделал, этого всегда недостаточно».

Чужие слова проникли в их души, и они отпрянули друг от друга. Габриэль стал задумчив, и было видно, что ему не по себе. Джоли расстроилась и захотела уйти. Как бы то ни было, она должна была возвратиться в Париж, как и говорила Габриэлю. Ей нужно было организовать свою жизнь, и прежде всего увидеть отца, раз она собиралась проводить с Габриэлем несколько дней в неделю. Габриэль хмурился. Джоли волновалась. Волновалась по поводу того, как легко оказалось уютно устроиться на коленях высокомерного, грубого, агрессивного чудовища, которое она едва знала. Но она чувствовала, что это был самый прекрасный момент во всей ее жизни.

Только когда они прошли мимо пальмы, растущей около вокзала, и вошли в старое здание эпохи Людовика XIII с арочным орнаментом из красного кирпича и белого камня, она наконец осознала все это и взглянула на Габриэля с огромным облегчением.

Габриэль перевел взгляд с ее лица на гладкий серебристо-синий поезд у нее за спиной.

– Счастлива, что возвращаешься в Париж? – проворчал он.

– Это не секс, – сказала она уверенно.

Он уставился на нее, а затем оглядел толпу.

– Честно, Джоли, ты не можешь думать ни о чем ином? – Он заметно придвинулся к ней, намного ближе, чем полагается в такой толпе, но ведь он провел больше половины жизни в переполненных, тесных кухнях. – Не то чтобы я жалуюсь… – пророкотал он, и его синие глаза сверкнули на нее сверху вниз.

– Не секс причина того, что у меня не получается строить отношения, – объяснила Джоли и прошипела: – На самом деле я и не думала о сексе! – Ну, не думала до того, как он приблизился настолько. Теперь она получила довольно понятное представление о том, как он возбуждающе действует на нее, так сильно прижимаясь к ней всем своим телом. Она была взволнована и обеспокоена его близостью к ней и тем, что он обращается с ней так, как хочет. – Я думаю, это потому, что мне нравится быть собой, а не подлаживаться под кого-то другого.

Глаза Габриэля сузились, и его взгляд будто проник ей в душу.

– Почему мы именно сейчас говорим о том, что не получается строить отношения? И что ты имеешь в виду, когда говоришь «не подлаживаться под кого-то другого?»

Конечно, с тех пор как он стал главным шеф-поваром, именно этим и занимались все, кого он видел каждый день, – подлаживались под него. А до того сам он должен был подлаживаться под кого-то. Возможно, он даже не смог уловить смысл ее слов. Однако то, что она любила людей, особенно тех, кто занимался приготовлением пищи, но при этом любила быть одна, никак не укладывалось у него в голове. Он не был в состоянии понять ее желание делать что-то свое, быть занятой собственными мыслями без вмешательства извне. Это желание, возможно, выросло в те часы, когда она занимала сама себя в офисе отца, будучи ребенком, или когда проводила время в его квартире, или когда бродила по Парижу, пока отец работал.

– Парни просто многого хотят. И у меня не хватает для них времени и пространства. Я не такая выносливая, или что-то вроде того. Я всегда довольно быстро уставала от парней.

Его лицо стало неподвижным. Блеск синих глаз казался странным на мрачном лице.

– Ты хочешь сказать, что имеешь привычку бросать влюбленных в тебя мужчин, когда устаешь от них? – Прозвучало объявление о посадке. – И какого дьявола ты говоришь мне это вот сейчас?

Она схватила ручку чемодана, громко смеясь от облегчения.

– Ну, по крайней мере, я не должна так уж волноваться из-за работы с тобой. Я такая идиотка, если подумать. Я никогда не пошла бы по той же дороге, что и моя мать.

И Джоли прыгнула в поезд, весело помахав Габриэлю.

И уехала, оставила Габриэля окаменевшим.

– Да уж, прекрасное время ты выбрала, чтобы переехать на Лазурный Берег, Джоли, – сказала ее сестра Эстель. – Я занята в Нью-Йорке. У Флер работа в Сан-Франциско. Я думала, ты собиралась пожить здесь, в Париже, ради папы.

Джоли сунула руки в карманы, а в животе у нее что-то сжалось. Ее отец останется в полном одиночестве. Опять. На сей раз даже без своего высокомерия и без работы шеф-поваром.

– Я буду жить здесь три дня в неделю. Ездить по двенадцать часов туда и обратно, ради того чтобы проводить с ним каждый раз по три дня, разве этого мало?

– Ты уже осела в Париже! И могла бы быть рядом с ним всякий раз, когда он нуждается в тебе. А твое расписание меня не больно-то и беспокоит.

– Забавно, как свое чувство вины ты переваливаешь на меня, – угрюмо ответила Джоли. Почему люди всегда так много хотят от нее? И почему она так много делает для других и так мало для себя?

– О, так что ты от меня-то хочешь? Чтобы я бросила работу в Нью-Йорке? Я уже пробыла здесь сколько смогла. Мне пора возвращаться.

– А что ты хочешь от меня? – рассердилась Джоли. – Чтобы я сказала «нет»? Он держит иск у меня над головой! – Спасибо Габриэлю Деланжу. Если бы не он, она никогда не смогла бы простить этого ни себе, ни кому-либо еще. Если бы не он, она жила бы в Париже и каждый день боролась с депрессией отца.

Опять возникли мысли об отце, о том, как он проводит эти три дня без нее, сидя за столом и тупо катая скалку, мрачный и подавленный. О, папа!

– Он будет ходить по врачам, и я устрою так, что кто-нибудь будет приходить по утрам и вечерам, чтобы проведать его. – «Даже хотя он полностью способен позаботиться о себе сам», – прозвучал голос у нее в голове.