Карта Творца - Эмилио Кальдерон Страница 24

— Вы ошибаетесь. Многие из книг, находящихся в этом доме, принадлежат к временам республики, а в Испании сейчас запрещены республиканские издания, — заявил он.

— Франко пока что не выиграл войну, так что нет никаких запрещенных книг, — заметил я.

— Верно, но поскольку это учреждение стоит на стороне Испанской фаланги, все, что имеет отношение к республике, дурно пахнет. Я слышал от самого секретаря, что он собирается в один прекрасный день сжечь все книги красных.

Мне не хотелось дискутировать с дворецким, так что я поддался на шантаж и не стал ему больше возражать.

Запрещенная книга оказалась «Восстанием масс» дона Хосе Ортеги-и-Гассета. Я не мог не улыбнуться.

Какого черта хранил эту книгу Рубиньос, парень покладистый и, судя по всему, обделенный философским сознанием, оставалось неясным. Я решил, что это проделки Монтсе. И стал искать записку, о которой говорил дворецкий. Это была четвертушка листа, покрытая строками, написанными красивым, ровным почерком, — они походили на вереницы движущихся муравьев. Вот что гласило послание:

Господин стажер, прошу простить меня за слова, которые я сказал вам в ту ночь. Вы ни в чем не виноваты (я имею в виду свое решение) и даже не слишком пахнете одеколоном (хоть я и утверждал обратное). Я вот уже несколько месяцев пытаюсь навести порядок в голове, потому что иной раз не понимаю, почему делаю то, что делаю. Я пытался решить эту проблему, слушая радио Ватикана и беседуя с вами, но в моей душе продолжало жить беспокойство, словно солитер, питающийся тем, что едят другие. Не знаю, понятно ли я выражаюсь; впрочем, в данном случае важны дела, а не слова. Сеньорита Монтсе всегда казалась мне ангелом; я за всю свою жизнь не встречал такого хорошего человека, который бы столько знал о книгах. И я подумал: быть может, она сумеет мне помочь? Я изложил ей суть своих метаний, и она сказала, что меня мучат «экзистенциальные проблемы». Чтобы не выглядеть полным идиотом, я скрыл от нее, что понятия не имею, что такое «экзистенциальный»; признаюсь вам: я до сих пор пребываю на сей счет в неведении. Она дала мне книгу. Да, именно ее вы держите сейчас в руках. Как заверила меня сеньорита Монтсе, автор — выдающийся философ, сказавший: «Я есть я и мое окружение; если я не сохраню его, то не сохраню и себя». Мне кажется, что это означает, что все наши действия обусловлены миром, который нас окружает. Я не стану смеяться над философией, потому что ее смысл до меня не доходит, но думаю, зря господин философ написал целую книгу, чтобы сказать подобную глупость. Дело не в том, что я не согласен с его рассуждениями, а в том, что он пишет о вещах, известных любому младенцу с того дня, как он впервые увидит свет. Признаюсь, я не смог дочитать дальше третьей главы, но мне хватило и этого, чтобы прийти к определенным выводам. Первое: сеньора Ортегу-и-Гассета никто не понимает, как это случается со слишком умными людьми. Он так хорошо пишет по-испански, что кажется, будто это какой-то совсем другой язык. Второе: если мне не нравится моя теперешняя жизнь, то это из-за обстоятельств, которые меня окружают. Третье: чтобы я снова стал собой, обстоятельства должны измениться. И для того, чтобы добиться того, что изложено в этом, последнем пункте, я решил пойти на фронт.

Да здравствует Испания!

Солдат Рубиньос

Постскриптум: Позаботьтесь о сеньорите Монтсе, потому что, сдается мне, она тоже живет в неподходящих обстоятельствах. Тот корабль, что она видит на Авентинском холме, в один прекрасный день снимется с якоря.

Я разыскал Монтсе, чтобы исполнить поручение Рубиньоса, а заодно показать ей записку и попросить объяснений.

— Я порекомендовала ему эту книгу, потому что Ортега-и-Гассет — гуманист в мире, лишенном гуманизма; мне показалось, что Рубиньосу нужно человеческое тепло, понимание, — сказала она.

— Может, Ортега действительно таков, как ты говоришь, но Рубиньос — это пуля в ружье, нацеленном на этот лишенный гуманизма мир. Вероятно, тебе следовало порекомендовать ему почитать Библию, — заметил я.

— Он сказал мне, что каждый раз после разговора с тобой, когда он выглядывал за перила террасы, Рим представлялся ему вспоротым животом, из которого торчат кишки. Он сравнивал лабиринт улиц centra storico [28]с перепончатыми каналами этого сложенного в несколько раз кишечника, чьи пищеварительные соки понемногу переваривают здания, церкви и памятники. По его словам, воображаемое чрево скоро отрыгнет город и превратит его в руины, потому что все гнилое и разложившееся рано или поздно отторгается. Честно говоря, мне следовало посоветовать ему обратиться к психиатру.

— Любой, кто заглядывает через перила и смотрит на город ночью, может увидеть то, что не существует, — сказал я.

— Рим для него хуже тюрьмы, — заметила Монтсе.

— Надеюсь, для тебя он никогда таковым не станет.

— Почему он должен стать таким для меня?

— Потому что ты веришь в то, что на Авентинском холме стоит корабль, готовый сняться с якоря. Ты тоже начинаешь видеть миражи. Мы все видим вещи, которые существуют только для нас, и ни для кого больше. В этих видениях — корень того, что мы называем надеждой.

— В таком случае, будем надеяться, что Рубиньос поступил правильно.

Я знал, что принц Чима Виварини в то утро отправился в Венецию, чтобы провести несколько дней с семьей, а так как за последние недели я уступил противнику значительную часть территории, то и решил воспользоваться случаем и пригласить Монтсе на ужин.

— В память о старых добрых временах, — подчеркнул я, видя, что она никак не решится.

— Хорошо, но только при условии, что потом ты проводишь меня в одно место. Не спрашивай зачем. Это секрет.

— Согласен.

Я выбрал ресторан Альфреда, один из самых знаменитых в городе. Монтсе не стала упрекать меня за браваду, может быть, потому, что уже привыкла ходить в подобные заведения с Юнио. Для начала мы заказали zuppa all’ortolana [29], а потом fettucine all’Alfredo [30], блюдо, чья слава уже пересекла Атлантику благодаря актерскому дуэту Дугласа Фэрбенкса и Мэри Пикфорд.

Я подождал, пока сливочное масло, которым были смазаны феттучине, растает вместе с ломтиками сыра, и тогда сказал:

— Мне очень не хватает наших встреч. Нам следует время от времени выбираться куда-нибудь перекусить.

— Юнио начнет ревновать, — ответила она.

— Это подстегнет его интерес к тебе, а чем больше привязанность, тем сильнее доверие. Если же ты завоюешь его доверие…

— Ты понимаешь ревность как человек, который никогда ее не испытывал, — перебила она меня. — Ревность рождает подозрения.

— А если я скажу тебе, что сгораю от ревности? Вот сейчас, в это мгновение, я испытываю ревность…