Второе пришествие кумранского учителя. Поцелуй Большого Змея - Яков Шехтер Страница 24

Я сел на кровать, чтобы перевести дух. Все это время какая-то мысль не давала мне покоя. Она упорно крутилась на самом краю сознания и, вот сейчас, когда я сел и немного успокоился, она сама собой переместилась в центр.

– Откуда Шали известно про мою встречу с Наставником? Откуда он знает, какими словами Наставник меня встретил? Разве он присутствовал при нашем разговоре? Конечно, нет! Но кто мог ему о нем рассказать? Верховный Терапевт или сам Наставник – больше некому. А это значит, что в духовной иерархии Кумрана Шали занимает очень высокую ступеньку. Но что он тогда делает в спальне учеников? И почему так смеется надо мной, намекая на какие-то связи?

Я не успел придумать ни одного ответа на заданные себе самому вопросы, как дверь отворилась, и вошли Кифа и Шали, одетые в белые хитоны, в белых шапочках на головах. Кифа подпоясался белым поясом, а Шали коричневым.

«Вот оно, – подумал я. – Ведь пояс, по словам отца, обозначает духовную разницу между избранными».

– Шуа, почему ты до сих пор не переоделся? – Шали выглядел озабоченным. – Скоро паамон! Ты не можешь опоздать на первую молитву в обители.

– Да что такое паамон? – вскричал я. – Кто-нибудь наконец объяснит мне, что это за штука такая!

– Зачем объяснять, ты сейчас сам узнаешь. Его ни с чем невозможно перепутать, – ответил Кифа. – Одевайся скорее.

Я сбросил коричневый хитон, натянул белый, сменил шапочку и стал подпоясываться. Вдруг Шали тихонько застонал.

– О, великий Свет, я надел не тот пояс! А где же белый, где же белый?

Он принялся лихорадочно обыскивать нишу и, ничего не найдя, устремился к двери.

– В бассейне забыл, больше негде, – бросил Шали на ходу. – Идите сами, я прибегу сразу в Дом Собраний.

– Послушай, Кифа, – спросил я, как только закрылась дверь. – Откуда Шали знает про мою встречу с Наставником? Откуда ему известны его слова?

– Шали – Вестник, – с уважением произнес Кифа. – И не простой Вестник, а очень талантливый. Ему открывается то, чего не слышат даже старые и опытные Вестники. А его крики про воду и навоз – просто шутка. Шали никогда не работал в хлеву и ни разу не прикоснулся к ведру с водой. Он тоже сразу попал в ученики, как ты, только застрял на этой стадии и не может продвинуться дальше.

– А почему он застрял… – я не успел закончить фразу, как тяжелый густой гул наполнил комнату. Звук прокатился через меня, ударился о стены и рассыпался на мелкие обломки.

– Что это, Кифа?

– Паамон… – второй удар заглушил дальнейшие слова.

Кифа быстро пошел к двери, я двинулся за ним.

В коридоре стояла кромешная тьма, но я уже знал, куда нужно идти и, скользя рукой по стене, передвигался довольно уверенно, стараясь не отставать от Кифы. Рука провалилась в пустоту – значит тут развилка, я свернул влево и, быстро ощупав рукой стену, отыскал знакомые выступы: один сверху, три под ним, и два снизу. Прошло еще несколько мгновений – и вот в черном мраке раскрылся серый проем – дверь.

Мы вышли наружу, и у меня перехватило дыхание от восторга. Со всех сторон к громадному Дому Собраний двигались фигуры, закутанные в белые балахоны. Низ здания был уже погружен в сумерки, но вознесенный высоко вверх голубой купол еще сиял, освещенный золотыми лучами солнца. Покой, умиротворение, близость к Богу, любовь к избранным, радость за выпавшую мне долю и сладкая грусть наполнили мое сердце. И только мысль о том, что моя мать никогда не сможет насладиться этим удивительным, величественным и чарующим зрелищем, удержала меня от слез.

Сзади послышался легкий топот, и рядом с нами появился Шали. Его хитон был подпоясан белым поясом.

– Уф! – шепнул он. – Еле успел. Пошли, ребята.

И мы двинулись к Дому Собраний. Шли медленно, как бы проникаясь торжественностью подступающего момента.

– Стой возле меня, – тихо произнес Кифа. – Бывает, новички теряют сознание, так я поддержу.

Мы прошли через высокую дверь и оказались на площадке лестницы. Она круто поднималась вверх слева от нас, а справа так же круто уходила вниз. По всей длине лестницы располагались площадки, а на них двери, ведущие во внутренние помещения. Избранные поднимались и опускались по лестнице, и проходили через эти двери.

– Нам в самый низ, – сказал Кифа.

За дверью в стенке, которой заканчивалась лестница, оказалась небольшая, совершенно пустая комната, соединенная с залом Дома Собраний круглым окном.

– Загляни, загляни, – подтолкнул меня Кифа. – Только не высовывай голову, сбоку гляди.

Я подошел к окну и замер. Внутренность Дома Собраний напоминала огромную волну, взметнувшуюся к небесам. Все пространство от стены до стены занимала огромная лестница, начинающаяся глубоко под землей и доходящая до самой крыши. На ее ступенях стояли избранные, готовясь к молитве.

– Вся лестница делится на три части, – зашептал Кифа. – Терапевты, Книжники и Воины стоят, не смешиваясь, каждый строго на своем месте. Чем дальше продвигается ессей по духовным ступеням, тем на более высокой ступеньке Дома Собраний он стоит во время молитвы.

– А кто это определяет? – спросил я.

– Наставник с главами направлений. Каждое новомесячье, в день, когда луна полностью скрывается из виду, Наставник посылает специального распорядителя. Он проходит утром вдоль всех рядов и проводит изменения. Одни поднимаются вверх, другие опускаются вниз. Тут уж не скроешься: про каждого известно, как он работал в течение месяца. И поверь мне, нет большего стыда, чем опуститься вниз на ступеньку, и нет большей радости, чем подняться вверх.

– И часто такое происходит?

– Крайне редко. Избранные остаются на своих ступеньках очень долго, иной раз всю жизнь. Выше головы, говорят, не прыгнешь. Но тише, начинается молитва.

Я увидел на самом верху, там, где лестница, сужаясь, оставляла место лишь для четырех человек, сгорбленную фигурку. По сияющему золотому поясу я понял, что это Наставник. Он встал в самом центре, повернулся спиной к лестнице и поднял вверх руки. Полы его белой накидки распрямились, напоминая распростертые крылья.

– Ты что, – Шали оттащил меня от окна. – Ослепнуть хочешь?! Сейчас такое начнется…

Он повернул меня лицом к стене.

– Закрой глаза и начинай молитву. И пока я не скажу, не отворачивайся от стены и не открывай глаза.

Я послушно выполнил его указание, и хоть глаза были закрыты, но только что увиденная картина, словно живая, стояла перед моим внутренним взором. Привычные, много раз повторенные слова сами собой слетали с уст. Я почти не задумывался над их смыслом, а просто повторял их, как делал это каждое утро с тех пор, как себя помню. Вдруг я почувствовал, как через окно в комнату ворвался горячий ветер. Опаляющий, сухой, пронизывающий насквозь, плавящий сердце, перехватывающий горло, безжалостной рукой сжимающий внутренности. Ноги подкосились, на мои плечи будто свалился огромный мешок с песком и своей невообразимой тяжестью стал прижимать к земле. Дыхание прервалось, мне показалось, что еще секунда – и я умру.