Венский бал - Йозеф Хазлингер Страница 23

Бургшляйнитц – так называется место, откуда я родом. Вам говорит что-нибудь слово «Майссау»? Нет? Это если ехать в сторону Хорна. Так вот, наша деревня поблизости. Мой брат – винодел. Он считает за честь снабжать наш участок своей продукцией. Его жене это не нравится. Будь ее воля, нам бы ничего не доставалось, но она боится перечить мужу.

Контролерам всегда подавай вино сильно охлажденным, градусов этак до пяти, а с этим раньше приходилось поканителиться в теплое время года. Но потом мы по совету и при письменной поддержке обоих офицеров подали прошение в главную инспекцию, чтобы нам поставили холодильник. Наш полицейский врач – это было нашим козырем – при осмотре камер систематически попадал, дескать, в затруднительное положение, ведь мы не могли хранить в холоде метадон и другие препараты. Это подействовало безотказно. Надо было только сослаться на какое-то распоряжение правительства касательно температуры хранения медикаментов в закрытых резервуарах. С тех пор оба инспектора, подсказавших нам хорошую идею, имели возможность пить свой «Бургшляйнитцкий кабинет» приятно охлажденным и, ясное дело, из закрытых резервуаров. Но это уже другая история. Холодное вино не мешало вышестоящим господам доставать нас по служебной части: списки должны быть правильно оформлены, а назначенным в патруль парням строго воспрещалось без особых на то причин торчать в участке. И пока наша счастливая троица сидела на мешках с цементом, надо было еще составить протокол или написать заявление.

А соревнования заставили поволноваться. Всякий раз, когда швейцарец показывал хорошее время, дежурный по участку уже не мог усидеть на месте и выходил в коридор, чтобы привести разлегшихся койотов в сидячее положение. Медикаменты мы у них изъяли. Это была обычная венская смесь, и, хотя на нее полагалось иметь рецепт, ее употребление не подпадало под параграфы о наркотиках. Один из лыжников упал и, почему-то проскользив под эластичным ограждением, покатился по крутому необработанному склону. У меня это до сих пор перед глазами стоит. И хотя парень уже остался без лыж, он еще раз подскочил и со страшной скоростью буквально просвистел по воздуху, приземлившись около какой-то хижины, за ним уже тянулась борозда содранного снега, он пропахал целую ложбину, еще разок перевернулся и в конце концов застрял в соснячке на обрыве.

– Ничего себе, – приужахнулся дежурный и выскочил в коридор. Мы слышали, как он пару раз крикнул: – Вы еще спрашиваете за что?

Потом донесся какой-то шум. Когда он вернулся, девка орала что-то ему вдогонку.

– Она правда кричала «нацистские свиньи»? – спросил он, остановившись в дверях и прислушиваясь, как его костерила бомжиха. Она снова заорала, да так надрывно, что мы едва разобрали слова:

– Свиньи! Сволота нацистская!

Тот было рванулся назад, но мой напарник сказал:

– Плюнь ты на нее. Она других слов не знает.

Я тоже не мог припомнить, чтобы она раскрывала рот без этого присловья. А дежурный был парень заводной, чуть что и в морду мог заехать, успокоить его было непросто.

– Если на то пошло, – крикнул он, – пусть опять проведут ночь на нарах!

– Не получится, – сказал я. – Камеры надо к вечеру освободить. Приказ начальника.

– Тогда Мистельбахер доставит мне эту шваль домой.

Тут уж и мой старший напарник не выдержал:

– Заткнешься ты, наконец? Или телевизор выключить?

В подвале было три камеры. Там держали арестованных до решения судебного следователя. Однажды одна бабенка заявила, что ее изнасиловали. Тогда дежурным был тот же самый парень. Но доказать она ничего не сумела.

В общем, мой напарник все-таки урезонил шустряка, тот сел и уставился в телевизор.

За пределами специально подготовленной лыжни почти не видать снега. Когда один швейцарец показал лучшее время, наш свежеиспеченный начальник наряда вытащил пистолет и прицелился в экран.

– Ты что? Сдурел? – подскочили мы разом.

– Неужто думали стрельну? – с трудом выдавил он, скисая от смеха. – Решили, что я хочу разнести телевизор?

Его просто корчило, он вскакивал, снова падал на стул и никак не мог остановиться. Надо было уметь так долго смеяться. Пришлось ему объяснять, что никто ничего такого не подумал. Просто мы на секунду растерялись. И он снова начал давиться смехом, потом достал из холодильника бутылку пива и продолжал хохотать. Но мы досмотрели передачу; соревнования были проиграны.

После мужчин стали показывать женский слалом – трансляция с базы отдыха в Эннстале. Достаточная причина для того, чтобы еще посидеть у телевизора.

– Кто не хочет пива?

Новоиспеченный начальничек всегда задавал вопросы в такой отрицательной форме. Отвечать не имело смысла. Зачем утруждать голосовые связки? С тех пор как мы завели общую кассу для покупки вина и пива, за пополнением которой вменялось в обязанность следить дежурному по участку, если уж кто-то начинал пить, к нему присоединялись все. И деньги уже собирали со всех, а в конце месяца приходилось даже доплачивать. Старая система, при которой каждый платил за то, что сам выпил, себя не оправдала. В конце концов коробка с пивом оказывалась пустой и касса тоже.

Вторые соревнования смотреть было неинтересно. Начали листать газеты. Заголовки обещали сражение. Нас, оказывается, целых шесть тысяч. Начальство явно норовило припугнуть смутьянов. Ну, будь нас шесть тысяч, нам хватило бы времени проверить лужайки Бурггартена там, где выходят вентиляционные шахты Оперного театра.