Апельсиновая Девушка - Юстейн Гордер Страница 23

Когда мы проснулись, солнце было уже высоко. Первой проснулась она, и я никогда не забуду, какое у меня было чувство, когда она разбудила меня. Я перестал понимать, где вымысел, а где правда, может быть, между ними больше не существовало границы. Я знал только, что больше мне не надо ходить и искать Апельсиновую Девушку. Я уже нашел ее.

Я тоже нашел ее. Теперь я знал, кто была эта Апельсиновая Девушка, мне следовало понять это сразу, как только я узнал, что ее зовут Веруника…

Когда я дочитал до этого места, мама снова постучала ко мне. Она сказала: «Уже одиннадцать часов, Георг. Мы накрыли на стол. Тебе еще много осталось?»

Я ответил немного торжественно: «Дорогая Апельсиновая Девушка, я думаю о тебе. Можешь подождать еще немного?»

Я не видел за дверью ее лица. Но слышал, что она притихла. Я сказал: «Иногда в жизни надо уметь ждать».

Не получив никакого ответа, я сказал нараспев: «Девочка с мальчиком жили вдвоем…»

За дверью по-прежнему было тихо. Но вскоре я услыхал, что мама прижалась к двери. Она тихонько пропела: «…в сказочном царстве своем… »

Дальше она не смогла петь и заплакала. Она плакала шепотом.

Я шепнул ей через закрытую дверь: «День напролет им хотелось играть в сказочном царстве своем… »

Она тяжело дышала, потом спросила, всхлипнув: «Неужели он… написал и это?»

«Да, написал».

Она промолчала, но по дверной ручке я видел, что она стоит, прижавшись к двери.

«Я скоро приду, мама, — прошептал я. — Мне осталось всего пятнадцать страниц».

Она опять помолчала, наверное, просто не могла говорить. Я не совсем понимал, к чему могли привести мои слова.

Бедный Йорген, думал я. На этот раз ему придется смириться с второстепенной ролью. Мириам спала. Сейчас разговор шел между моим родным отцом, мамой и мной. Когда-то мы составляли маленькую семью, жившую на Хюмлевейен. А в гостиной нас ждали дедушка с бабушкой, давным-давно построившие этот дом. Йорген был у нас только гостем.

Я хорошо продумал все, что прочитал. Кое-что важное уже прояснилось. Отец вовсе не дурачил меня. Он вовсе не сочинил сказку про Апельсиновую Девушку. Может, он рассказал и не все. Но то, что он рассказал, было правдой.

Почему-то я никак не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь видел в холле картину, на которой были изображены апельсиновые деревья. Не мог вспомнить вообще ни одной картины с апельсинами. У нас висели другие картины, написанные мамой. Акварели — сирень и вишня в нашем саду.

Мне хотелось о многом поговорить с мамой. Или самому пошарить на чердаке. Но я всегда знал, что мама в детстве жила на Ирисвейен. Я даже был однажды в том доме, отдал письмо, которое по ошибке попало в наш. почтовый ящик.

Может, я узнаю больше про все апельсиновые картины, если дочитаю письмо до конца? Меня интересовала и еще одна вещь: напишет ли отец еще что-нибудь про телескоп Хаббл?

Этот телескоп назван в честь астронома Эдвина Пауэла Хаббла. Того, который доказал, что Вселенная расширяется. Сперва он открыл, что туманность Андромеды — это не только газопылевое облако в нашей галактике, но что она является самостоятельной галактикой вне Млечного Пути. Открытие, что Млечный Путь — это только одна из многих галактик, перевернуло весь взгляд астрономов на космос.

Самое важное открытие Хаббла заключалось в том, что в 1929 году он констатировал, что чем дальше галактика отстоит от Млечного Пути, тем быстрее она должна двигаться. Это открытие легло в основу того, что мы называем теорией Big Bang, или теорией Большого Взрыва. По этой теории, которую теперь разделяют почти все астрономы, наша Вселенная появилась в результате мощнейшего взрыва, случившегося или 14 миллиардов лет тому назад. То есть очень давно, чудовищно давно.

Если все, что случилось в истории космоса, сжать в одну временную схему до суток, то можно сказать, что Земля возникла к вечеру. Динозавры появились ближе к полуночи. А человечество существует только последние две секунды.

Ты следишь за моим рассказом, Георг? Вот я опять сижу за компьютером, только что проводив тебя в детский сад. Сегодня понедельник.

Ты был не в духе. Я поставил тебе термометр, температура была нормальная. Горло, уши — все в порядке, я проверил лимфатические узлы, но ничего не нашел. Наверное, ты просто немного простудился и, может быть, слишком устал за выходные. Мне даже хотелось, чтобы ты оказался больным и остался бы со мной на весь день. Но ведь мне нужно было еще и писать.

Выходные мы провели во Фьелльстёлене. В субботу рано утром мама убежала из дому со старым молочным бидоном и вернулась обратно с четырьмя килограммами морошки. Ты обиделся. Тебе тоже хотелось собирать в горах морошку, и после полудня ты совершенно самостоятельно насобирал полкилограмма вороники. Конечно, мы все время наблюдали за тобой из окна. Мама приготовила желе из вороники. Мы съели его в воскресенье. По-моему, оно показалось тебе слишком кислым, но отказаться от него ты не мог — ведь ты сам насобирал эти ягоды.

В то лето было много лемминга, и мы разрешили тебе нарисовать лемминга цветными карандашами — желтым и черным — в нашем дачном дневнике. Ты очень старался, и при желании в нарисованном тобой зверьке можно было узнать лемминга. Только хвост ты ему нарисовал слишком длинный. Для верности мама под рисунком написала: «ЛЕММИНГ». А ты написал: «Георг 1/9 1990».

Интересно, сохранился ли у вас этот дачный дневник?

Весь тот вечер я сидел и читал его с самого первого дня. Тебя уже уложили. Я прочитал дневник несколько раз. Закончив читать последнюю страницу и бросив взгляд на твой рисунок, я начинал читать сначала. Я понимал, что до Рождества мы больше сюда не приедем.

В конце концов Веруника отняла у меня дневник. Она положила его сверху на книги, хотя обычно он лежал на каминной полке.

«Давай выпьем немного вина», — предложила она.

Но вернемся обратно в Испанию.

Я пробыл у Веруники в Севилье два дня. Потом я должен был возвратиться домой, так считали и Веруника, и ее хозяйка. Мне предстояло ждать еще три месяца, пока Веруника закончит школу живописи. Но теперь я уже научился ждать. Научился доверять Апельсиновой Девушке.

Разумеется, я не мог не спросить у нее, остается ли в силе ее обещание, что во второе полугодие мы будем видеться каждый день. После того как я нарушил правила, это уже не могло считаться само собой разумеющимся. Она ответила не сразу. По-моему, ей хотелось придумать какой-нибудь занятный ответ. Наконец она сказала с улыбкой: «Думаю, я ограничусь тем, что вычту из общего числа эти два дня, которые ты провел здесь».

Когда она провожала меня к поезду, она увидела в придорожной канаве мертвого белого голубя. Она остановилась и поежилась. Меня удивила ее реакция. Но она повернулась ко мне, прижалась головой к ямке у меня на шее и заплакала. Я тоже заплакал. Мы были так молоды. Мы жили в сказке. В сказках мертвые голуби не лежат в придорожных канавах. По крайней мере, не белые. Таковы правила. Мы оба плакали. Белый голубь был плохой знак.