Апельсиновая Девушка - Юстейн Гордер Страница 22

Теперь у нее на губах играла загадочная улыбка. Мне показалось, что она похожа на Мону Лизу, наверное, потому, что я все время помнил о школе живописи. «Я взяла с твоих родителей обещание, что они не скажут тебе о моем приходе. Пришлось даже придумать какое-то объяснение, почему ты не должен об этом знать», — сказала она.

Я онемел. Всего несколько дней назад я показал родителям открытку из Севильи. Я тогда ворвался к ним и сказал, что собираюсь жениться. Только теперь до меня дошло, почему они так быстро и охотно одолжили мне денег на билет. И даже не спросили, разумно ли ехать в Севилью посреди семестра только затем, чтобы постараться найти там девушку, которую я несколько раз встретил в Осло.

Апельсиновая Девушка продолжала: «В большом городе всегда трудно найти определенного человека, особенно трудно случайно встретиться с ним на улице, если как раз этого тебе больше всего хочется. А ведь часто именно это и нужно. Я собиралась ехать учиться в Испанию и должна была быть свободна. Но если два человека только и делают, что ищут друг друга, нет ничего удивительного, что они время от времени встречаются».

Я переменил тему. Переменил место действия, как мне показалось.

«Ты раньше бывала когда-нибудь на богослужении в соборе?» — спросил я.

Она отрицательно покачала головой: «Никогда. А ты?»

Я тоже отрицательно покачал головой. Она сказала: «В тот день я посетила и двухчасовое богослужение. А потом бродила по улицам и ждала следующего. На этот раз ты уже должен был прийти. Ведь наступало Рождество, и я собиралась уехать из страны».

Кажется, мы долго молчали. Но была одна красная нить, к которой я должен был вернуться. Я спросил: «Так, значит, в „тойоте" был не Могенс?»

«Нет», — ответила она.

«А кто же тогда?»

Она помедлила с ответом. «Никто», — сказала она наконец.

«Никто?» — переспросил я.

«Что-то вроде старой любви. Мы учились в одном классе в гимназии».

Наверное, я улыбнулся. Потому что она сказала: «Ян Улав, нам не принадлежит прошлое друг друга. Главное, есть ли у нас общее будущее».

И тут я позволил дерзость, из-за которой чуть было не лишился веры в наше с ней общее будущее. Я сказал: «To be two or not to be two? That is the question».

По-моему, ей мои слова показались немного глупыми. Чтобы сгладить впечатление, я заговорил о другом. Я воскликнул: «Но все эти апельсины? Зачем тебе понадобилось столько апельсинов? Что ты с ними делала?»

Она рассмеялась. Потом сказала: «Все-таки они тебя заинтересовали! Эти апельсины помогли мне заманить тебя на Юнгсторгет. Эти апельсины заставили тебя заговорить о лыжном походе через Гренландию. Восемь собак в упряжке и десять килограммов апельсинов».

Я не мог этого отрицать. Однако повторил: «Что ты с ними делала?»

Она посмотрела мне в глаза, так же как смотрела мне в глаза в Осло. И очень медленно сказала: «Я собиралась их писать».

Писать апельсины? Я был поражен. «Все сразу?»

Она изящно кивнула. Потом сказала: «Мне нужно было научиться писать апельсины перед отъездом в Севилью».

«Но так много?»

«Да, так много. Я упражнялась».

Я недоуменно покачал головой. Может, она меня дурачит? Я сказал: «Но ведь ты могла купить один апельсин и писать его много раз».

Она с огорченным видом склонила голову набок: «Нам с тобой предстоит еще о многом поговорить в ближайшее время, боюсь, ты слеп на один глаз».

«На какой?»

«Не существует двух одинаковых апельсинов, Ян Улав. Даже травинки, и те отличаются друг от друга. Поэтому ты и приехал сюда».

Я чувствовал себя дураком. Мне было непонятно, что она имеет в виду. «Значит, это все потому, что на свете не бывает двух одинаковых апельсинов?»

Она сказала: «Ты проделал весь этот долгий путь в Севилью не для того, чтобы встретить просто девушку. Если так, значит, ты из-за деревьев леса не видишь. В Европе полно девушек, и леса тоже хватает. Ты приехал, чтобы найти меня. А я — одна-единственная. Открытку с приветом из Севильи я тоже посылала не какому-то человеку в Осло. Я послала ее тебе. Я просила тебя удержать меня. Просила оказать мне доверие».

Мы долго разговаривали уже после закрытия кафе. Когда мы наконец встали, она подвела меня к апельсиновому дереву, под которым мы сидели, или это я подвел ее, уже не помню. Но она сказала: «А теперь можешь поцеловать меня. Потому что в конце концов мне удалось взять тебя в плен».

Я положил руки ей на спину и легко прикоснулся губами к ее губам. Она сказала: «Нет, поцелуй меня по-настоящему! И обними меня покрепче».

Я так и сделал. Ведь правила диктовала Апельсиновая Девушка. У ее губ был вкус ванили. А от волос свежо пахло лимоном.

Мне вдруг показалось, что на вершине апельсинового дерева играют две веселые белки. Не знаю, в какую игру они играли, но, видно, что-то их там занимало.

Больше я не буду писать о том вечере, Георг, от этого я тебя избавлю. Но послушай, как закончилась та ночь.

Я не успел до полуночи вернуться в свой пансион. Апельсиновая Девушка снимала маленькую комнату с кухонькой у одной старой дамы. На стенах у нее висели акварели с изображением апельсиновых цветов и деревьев. А в углу комнаты стоял большой мой портрет, написанный ею по памяти. Я ничего не сказал об этом портрете. Она тоже. Нам не хотелось слишком близко прикасаться к магии этой сказки. Не все можно выразить словами. Таковы правила. Но мне казалось, что глаза у меня на портрете были слишком большие и слишком синие. Словно все, что во мне было, она сосредоточила в моих глазах.

Ночью я лежал и рассказывал Верунике разные истории со множеством забавных подробностей. О болезненной пасторской дочери, у которой были четыре сестры, два брата и Лабрадор. Длинную историю о драматическом походе на лыжах по гренландскому льду. Об упряжке с восемью собаками и десятью килограммами апельсинов. Об энергичной девушке, которая была тайным агентом Апельсиновой секции ООН и в одиночестве отважно боролась против нового и опасного апельсинового вируса. Я рассказал все, что знал о девушке, которая работала в детском саду и каждый день приходила на рынок, чтобы купить тридцать шесть совершенно одинаковых апельсинов. И о молодой даме, которая готовила апельсиновое желе для сотни студентов Института экономики и организации производства. И о жизни девятнадцатилетней девушки, которая была замужем за одним из этих студентов и уже родила от него дочку, хотя многие находили студента непривлекательным. И еще я рассказал о храброй самоотверженной девушке, которая тайком пересылала апельсины и лекарства больным детям в Африку.

Веруника внесла свою лепту, рассказав несколько историй о детстве на Хюмлевейен и Ирисвейен. Я сам почти все это забыл, но вспомнил по ходу ее рассказа.