Искусство путешествовать - Ален де Боттон Страница 23

Я стоял на углу Калье-де-Карретерас и Пуэрта-дель-Соль — на неприметном, ничем не выдающемся перекрестке неправильной формы, что-то вроде полумесяца в плане, — в центре которого замер взгромоздившийся на коня Карлос III (1759–1888). День был ясным и солнечным, толпы туристов щелкали фотоаппаратами и слушали, что им рассказывают экскурсоводы. Я же стоял и думал: что я здесь делаю? Почему мне не по себе? Что мне здесь делать и как я должен на все это реагировать?

4

Гумбольдта такие мысли и вопросы не терзали. Всюду, куда бы он ни приезжал, его миссия была понятна и заранее предопределена. Он знал, что должен собирать информацию, фиксировать факты и проводить эксперименты.

Эксперименты он начал проводить еще на борту корабля, на котором плыл в Южную Америку. Измерения температуры морской воды проводились каждые два часа на всем протяжении пути от Испании до пункта назначения — порта Кумана на побережье Новой Гранады (часть современной Венесуэлы). Гумбольдт постоянно проводил измерения при помощи секстана и описывал новые виды морских обитателей, попадавших в сеть, которую он забрасывал с кормы судна. Сойдя на берег в Кумана, он приступил к составлению полного и подробного описания местной растительности. Город стоял на известняковом холме, склоны которого, как и склоны окрестных возвышенностей, покрывали заросли кактусов и опунций, разветвляющиеся стволы которых напоминали старинные канделябры, укутанные плотным ковром из лишайника. Описывая растения, Гумбольдт, естественно, указывал их размеры. Обхват ствола одного из измеренных им кактусов (Типа macho) составил 1,54 метра. Три недели ученый описывал прибрежную растительность, а затем отправился в глубь континента — в покрытые непроходимыми джунглями горы Новой Андалусии. Специально выделенный мул вез на себе вьючный ящик с секстаном, инклинометром, прибором для калибровки флуктуаций магнитного поля, термометром и гигрометром Соссюра — прибором для измерения влажности на основе волоса, натянутого на изогнутой пластине из китового уса. Пылиться без дела этим приборам и инструментам не приходилось. Вот как Гумбольдт описывает один из эпизодов поездки в путевом дневнике: «С того момента, как мы углубились в джунгли, барометр стал сообщать об увеличении высоты над уровнем моря. Любопытное зрелище представляют собой стволы деревьев на нашем пути: какие-то травянистые растения с мутовчатыми отростками карабкаются по ним на высоту 8–10 футов, перебрасывая при этом с дерева на дерево гирлянды, висящие поперек тропы и колышущиеся на ветру. Примерно в три часа пополудни мы сделали привал на небольшом плато, которое на местном наречии называется Кетепе. Его высота над уровнем моря — около 190 туаз. Маленькая деревня — буквально несколько индейских хижин — расположена у источника, воду в котором сами местные жители считают очень вкусной и полезной для здоровья. Мы также нашли эту воду превосходной на вкус. Ее температура составляла всего 22,5 градуса Цельсия при температуре воздуха, равной 28,7 градуса Цельсия».

5

А вот в Мадриде все уже было известно, все давно измерено. Длина северной стороны площади Пласа Майор равнялась 101 метру 52 сантиметрам. Этот архитектурный ансамбль был создан архитектором Гомесом де Морой в 1619 году. Температура воздуха составляла 18,5 градуса по шкале Цельсия, ветер дул западный. Конную статую Филиппа III — 5 метров 43 сантиметра в высоту — воздвигли в центре Пласа Майор скульпторы Джамболонга и Пьетро Такка. Путеводителю не терпелось поделиться со мной хранившейся в нем фактической информацией. Он моментально отослал меня к Епископату Сан-Мигель — серому зданию, построенному, по-моему, специально, чтобы отражать, не задерживая на себе, взгляды случайных прохожих. Путеводитель же гласил:

«Базилика, построенная по проекту Бонавиа, представляет собой один из редких образцов испанских церквей, возведенных под влиянием итальянского барокко XVIII века. Ее выразительный фасад, на котором причудливо чередуются выпуклые и вогнутые поверхности, украшен прекрасными статуями. Над главным входом красуется барельеф, изображающий святых Хустуса и Пастора, которым изначально был посвящен этот храм. Интерьер базилики изящен и элегантен. Особенно следует отметить эллиптический купол, ленточный орнамент волют, легкие, словно парящие в воздухе карнизы и обильную декоративную лепнину».

Несомненно, я не буду даже пытаться сравниться с Гумбольдтом по степени любопытства, которое вызывают у меня незнакомые места (а уж о лени, настойчиво загонявшей меня обратно в постель, и говорить как-то неловко), но меня хоть немного оправдывает одно обстоятельство: у любого путешественника, отправляющегося в экспедицию с исследовательской миссией, есть огромное преимущество перед обычным туристом.

Научные факты имеют определенную практическую ценность. Измерение пропорций зданий, стоящих вдоль северного фасада Пласа Майор, несомненно, может быть полезно архитекторам и исследователям творчества Хуана Гомеса де Моры. Информация о точном значении атмосферного давления в один отдельно взятый день в центре Мадрида обладает ценностью для метеорологов. Произведенный Гумбольдтом замер обхвата ствола некоего кумананского кактуса (Типа Macho) и информация о том, что длина данной окружности составляет 1,54 метра, была интересна всем европейским биологам, до тех пор и не подозревавшим, что кактусы могут вырастать до таких внушительных размеров.

Полезность информации притягивает к ней аудиторию (по большей части благодарную). Гумбольдта, вернувшегося из Южной Америки в августе 1804 года и перебравшегося в Париж, буквально осаждали коллеги и просто заинтересованные его знаниями и опытом образованные люди. Спустя два месяца после приезда во французскую столицу в переполненном зале Национального Института он зачитал свой первый экспедиционный отчет. Аудиторию, жаждавшую новых знаний, просветили о температуре морской воды как на Тихоокеанском, так и на Атлантическом побережьях Южной Америки. Кроме того, собравшихся проинформировали об открытии пятнадцати новых видов обезьян, обитающих в джунглях. Гумбольдт представил слушателям и наглядный материал: он предложил осмотреть более двадцати образцов ископаемых окаменелостей и редких минералов, привезенных им из экспедиции. Публика еще долго толпилась у стендов. Бюро географических исследований запросило у ученого копию результатов проделанных им астрономических измерений, Обсерватория выразила интерес к отчетам по показаниям барометров. Гумбольдта приглашали в гости Шатобриан и мадам де Сталь, его приняли в элитарный Аркейский кружок — научный салон, куда были вхожи такие ученые, как Лаплас, Бертолле и Гей-Люссак. В Британии его работами зачитывались Чарльз Лайелл и Джозеф Хукер. Чарльз Дарвин заучивал фрагменты отчетов Гумбольдта наизусть.

Обходя очередной кактус с рулеткой в руках или опуская термометр в воды Амазонки, Гумбольдт, без сомнения, осознавал, что не только удовлетворяет собственное любопытство, но и действует на благо других людей и в их интересах. Это чувство наверняка поддерживало его в минуты усталости и уныния, неизбежно случающиеся в жизни каждого ученого. На пользу Гумбольдту пошло и то обстоятельство, что практически вся известная тогда информация о Южной Америке была либо сомнительной и требующей проверки, либо абсолютно ложной. Оказавшись в Гаване в ноябре 1800 года, он обнаружил, что даже эта важнейшая база испанского флота нанесена на карту неправильно. Распаковав приборы, ученый провел необходимые измерения и высчитал истинную географическую широту стратегически важной точки, за что благодарный испанский адмирал пригласил его на ужин.