Москва–Таллинн. Беспошлинно - Елена Селестин Страница 22

Варварины проблемы располагались будто на двух этажах — на одном боязнь забыть что-нибудь, опростоволоситься. На другом волнующие раздумья о внуке из Таллинна, сыне полузабытой Ларисы. Двухэтажное сооружение измотало Варвару Ивановну: она перескакивала с одного уровня на другой — то на лифте, то по лестнице — понимая, что решаться на что-то надо и там и там. Посоветоваться было не с кем, вернее, не привыкла она ни с кем советоваться. По поводу внука в конце концов решила определенно: она никому не скажет о своей догадке, даже Стасу не намекнет, будет выжидать дальше. Она уверена, что у нее есть взрослый внук — и это хорошо. Все возможности общаться с ним, помогать ему — сохраняются. Она будет приглашать его в Черногорию, выяснит насчет образования, мальчик должен быть способным, ведь все передается через поколение… дальше мечтать Варвара себе не разрешала.

Уничтожив во время затянувшегося завтрака один этаж проблем, Варвара почувствовала прилив бодрости и прибрала кухню, стараясь не думать о том, что может в собственном доме сделать что-нибудь не так. Сегодня Ядранка не ночевала у нее, но в последние дни уже несколько раз оставалась в гостевой комнате. Варваре так было спокойнее.

Ядранка пришла в десять, как и договаривались, и одновременно снизу позвонил шофер, Варваре пора было ехать в институт читать студентам лекцию о знаменитых ораторах древности. В своих лекциях она непринужденно смешивала историю, философию, собственные фантазии и практические методики.

* * *

Проводив Варвару Ивановну на работу, Ядранка сварила кофе, раскрыла глянцевый журнал — и взяла из столика сигарету. Немного поиграла в хозяйку. Затем проверила денежные тайники, не удержалась. Тайников было три: два из них Ядранка случайно обнаружила сама, а один, самый скудный, на случай своей прогрессирующей забывчивости ей показала Варвара. Сегодня Ядранка не собиралась брать деньги, но оценив толстую пачку рублей в комоде — не удержалась и тысячу взяла. Она знала, что хозяйка старается записывать суммы в тайниках, но рассчитывала на то, что Варвара будет меньше доверять своим записям и не слишком часто проверять активы. Убирая тысячу рублей в сумочку, Ядранка подумала, что теперь, когда Варвара отчасти посвятила её в финансовые тайны своего жилища, о которых не знал даже Стас, брать деньги особенно опасно.

Погоняв пыль в гостевой комнате, Ядранка взяла из тайника еще две тысячные бумажки. Законы распределения денег давно казались ей лишенными смысла, люди, по ее мнению, были всегда сами виноваты в своих неприятностях. Взять хотя бы Варвару: если бы она не разыгрывала из себя вальяжную барыню, словно напрашиваясь, чтобы у неё отбирали явный излишек, — Ядранка вряд ли позарилась бы на ее добро. В кафе на берегу Адриатического моря, подставив лицо солнцу, Варвара без конца рассказывала о своем сыне, одновременно умудряясь подчеркнуть границу между собой и Ядранкой. Вроде бы и призывала ее в свою семью, но показывала, что Ядранка останется в статусе подруги-приживалки. Возможно, это высокомерие только чудилось Яце. Она приехала в Москву из любопытства, но увидев огромную московскую квартиру своей «подруги» и студию Стаса, — задержалась.

Барыня отдавала распоряжения, ждала точного исполнения, но на удивление легко попадалась в ловушки, пугалась своей не безупречности. Первая шутка с кастрюлей, оставленной на огне и сгоревшей, получилась эффектной. Яца представляла себя персонажем: Розиной в «Свадьбе Фигаро» Бомарше или симпатичной горничной в оперетте «Летучая мышь» (советские спектакли она видела по телевизору в детстве, эти были в числе любимых). Сперва Ядранка только забавлялась, но из любопытства открыла шкатулку в ящике комода, увидела пачку денег — и взяла две сотни долларов. Потом, когда брать из тайников стало привычкой, Яце пришлось придумывать более сложные комбинации. Походя, намёком, была опорочена кухарка, — Варвара, проявив свою обычную брезгливость, уволила ее без подробных выяснений. Деньги, по разумению девушки, давались хозяйке слишком легко: сотня долларов за одно занятие, в неделю она проводила десять и больше занятий, это не считая заплаты преподавателя в двух институтах.

Ядранка купила дорогое бельё и чулки с ажурными резинками, послать такие деньги в Белград она бы не решилась. На всякий случай отнесла пятьсот рублей в церковь.

О своем конфликте с заповедью «не укради» Ядранка размышляла недолго. Она считала, что поскольку деньги выпали большинству «новых русских» в результате смуты последних двадцати лет, то они (деньги) пока не могут считаться законно прикрепленными к конкретному человеку.

Ядранка верила в то, что остается легко исправимой православной прихожанкой, преданной далекому мужу Милану и сыну. Муж был на восемь лет моложе её, работал в дорожной полиции Белграда, жил со своими родителями и воспитывал их сына. Ядранка тоже любила семилетнего Душана, Душку, но у них в семье давно сложился своеобразный уклад: она пропадала по полгода, — уезжала за товаром в Китай, затем за аксессуарами в Италию, на летний сезон отправлялась торговать в Черногорию. Милан звонил ей два раза в неделю, тянул басом: «Ты мой живот, ты маленький мышь…». Иногда плакал в трубку, и Ядранка его утешала.

Она быстро закончила уборку, приняла душ, намазала лицо и грудь кремом и расположилась на кухне выпить еще кофе. Запах дорогой косметики и кофе давали ощущение покоя, и отчасти даже избранности.

* * *

С вокзала Стас отправился в кафе на Малой Бронной. Утро в родном городе выглядело таким благостным, что он почти успокоился.

«Женственность Москвы неоспорима: округлость, стихийность, все выстроено на случайности и кажущемся хаосе. Москва подобна трудящейся природе, конечно, в ней много уродливого, но и прекрасное нарастает и пробивается быстро. Сила богини-матери здесь проявлена мощно. Ну, а человек гадит как всегда, так уж повелось почему-то. Таллинн с его шпилями очень мужской город, рассудочный и стойкий. При более тесном общении суховатый. Питер тоже, но Таллинн — это к тому же импозантный иностранец, что для женщин всегда притягательно».

Стас ревновал Ларису к Таллинну, к тому что она скрылась от него среди устойчивых вертикальностей.

Таллинн и Москва, как и они с Ларисой, недолго были вместе, и потом расстались, сейчас у них период необщения. Когда боль пройдет, они, Москва и Таллинн, возможно, смогут «поговорить об этом», осознают, что обе стороны что-то получили от со-существования, и хорошее тоже.

Стас загляделся на щебетавших за соседним столиком девушек. Какая энергия! Какая самодостаточность. Пока они по-прежнему стремятся украсить себя, эротично обнажаются — а жарким летом в Москве было впечатление будто толпа девушек и женщин ходит по городу и ездит на метро в нижнем белье, — пока они так себя демонстрируют, значит, все же думают о мужчинах. Но законы взаимодействия полов явно меняются, трансформируются на наших глазах. Кажется, зарождается модель нового совершенного человека, возможно, андрогинное существо.

Можно ли разгадать планы природы по этому поводу? Проблема продолжения рода человеческого, подумал Стас, скорее всего, не является неразрешимой. Могут продлить срок уже живущим, могут разрешить клонирование или там «почкование» как выразился Высоцкий. В конце концов, нас стало слишком много на планете, может, вообще уже новые тела не понадобятся — будем перерождаться в одном и том же теле… преображаться, воспитывать души. Другой вопрос показался Стасу более загадочным: куда в случае андрогинности будет направлена энергия, которую называют сексуальной? На что пойдут мегатонны энергии, которые раньше выбрасывались в космос во время оргазмов? Или возможны какие-то внутренние, предположим, творческие оргазмы?