Дети солнца - Светлана Шишкова-Шипунова Страница 22

Там же, на Центральном рынке, покупали корм для Фрица, чем всякий раз удивляли продавцов, полагавших, что перед ними – иностранные туристы, а зачем интуристам птичий корм?

На рынок немцы ездили машиной. Это был один из тех редких случаев, когда Карл садился за руль своей «Волги». Машина (новенькая ГАЗ-24 белого цвета) приобретена была одновременно с квартирой, но если в квартире жили, то машина большую часть времени стояла в гараже, прямо во дворе их дома. Однажды, в самом начале их жизни в Сочи, её стукнул какой‑то «Жигуль», водитель которого сначала покрыл растерявшегося Карла отборным русским, а потом, услышав в ответ немецкую речь, быстренько улизнул с места происшествия, предоставив странному немцу самому объясняться с подоспевшими гаишниками. С тех пор Карл избегал без крайней надобности ездить по городу.

Случались и другие бытовые неурядицы. Например, соседи сверху несколько раз заливали их горячей водой, что приводило немцев в неописуемый ужас. Или вдруг в разгар лета выходил из строя кондиционер, и тогда они просто умирали от жары. Во всех этих и многих других случаях Карл звонил по заветному номеру, являлся симпатичный человек по имени Володя и улаживал дело. Этот Володя, хорошо владевший немецким (в середине 80–х он работал в Германии), был единственным звеном, связывавшим их с чужим и малопонятным миром здесь, в России.

Клара приглашала его на кофе, заодно выяснялись подробности последних событий. Телевизор был настроен у них на Германию, и все новости, в том числе и российские, узнавали они в интерпретации своих соотечественников. Наши каналы тоже включали, но за скороговоркой дикторов не поспевали и понять мало что могли. Нюансы разъяснял Володя.

— Правда ли, что Москва решила выдать Германии Хоннекера? – спрашивал Карл по–немецки.

— Похоже, что так, — нехотя признавал Володя и, уловив тревогу в больших глазах Клары, добавлял: — Но вы не волнуйтесь! Хоннекер – это Хоннекер, тут особый случай. Никого больше Москва, уверяю вас, выдавать не собирается.

Немцы сокрушённо качали головами и говорили, что им очень трудно понять происходящее сейчас в России. Шёл уже 1993 год.

Все это время Карл писал мемуары. Работал он методично, каждый день по несколько часов: с завтрака до обеда и вечером, после ужина. В такие часы Клара ходила на цыпочках и старалась ему не мешать. Попугай же сидел у него на плече и нахально заглядывал в рукопись. Карл привык к этому и не начинал работу, пока Фриц не залетал в кабинет и не усаживался на своё привычное место. Про рукопись Карл говорил, что в Германии её ждут, и, как только он закончит и передаст её туда, она сразу же будет издана большим тиражом и станет бестселлером.

Так оно и случилось. Году уже в 97–м или 98–м из Берлина переслали только что выпущенную там его книгу – толстенный том в черно–красной обложке. Действительно, стала бестселлером. К тому времени в Германии много чего напечатано было о самом Карле, некоторые, наиболее грубые публикации ему пересылали из Москвы, он воспринимал их болезненно.

В Германии оставались у них родные: мать Клары, с которой изредка удавалось поговорить по телефону, и три дочери Карла от первого брака (первая его жена умерла много лет назад), все три — взрослые, замужние; фотографии внуков стояли у него на письменном столе. Но, судя по тому, что одна из дочерей даже приезжала в середине 90–х погостить в Сочи, их никто не преследовал. Карл и Клара специально летали тогда в Москву, чтобы встретить в Шереметьево дочь, зятя и внука, крупного белобрысого мальчика, удивительно похожего на Карла. В Сочи всему семейству выписали пропуска на пляж закрытого ведомственного санатория, и Карл возил их туда на своей «Волге». Русский дедушка.

Наведывались и гости из Москвы, приезжавшие вообще‑то на отдых в Сочи, но считавшие долгом навестить заодно «немецких друзей». Клара накрывала стол – не слишком искусно: бутербродами и салатами, Карл выставлял на тележку с колёсиками напитки: водку, шампанское, виски (сам он любил больше водку). Когда уже сидели за столом и закусывали, Клара вставала и надолго уходила в кухню, где только теперь начинала готовить второе блюдо, обычно это было мясо, что‑то вроде лангета, всегда выходившее у неё несколько жестковатым (она готовила его в микроволновке). При гостях оба были чрезвычайно оживлены, даже возбуждены. Говорили все исключительно по–немецки. Знающий язык хотя бы на уровне школьной программы мог выудить из их разговора кое–какую отрывочную информацию.

«Они по–прежнему полагают, что вы в Москве… В «Шпигеле» напечатана ещё одна статья о вас, Карл… Да, все те же обвинения… Да, мы перешлём через Владимира».

В дни, когда в доме собиралась непривычно большая компания, Фриц натурально сходил с ума. Он носился под потолком, вылетал за дверь и устремлялся в кухню, где норовил усесться прямо на принесённый гостями торт, снова врывался, как истребитель, в гостиную и камнем падал на плечо Карла, но долго не засиживался и, перепрыгнув на стол, скакал там между тарелок мейсоновского фарфора и даже пытался заглянуть в рюмку с водкой, в результате чего опрокидывал её на скатерть. Карл поощрял все его выходки, Клара нарочито всплёскивала руками, приглашая гостей умилиться проворству маленького Фрица. Гвоздём программы была демонстрация знания попугаем немецкого языка. Карл собственноручно усаживал его на плечо, косил на него глазом и спрашивал:

— Ви хайст ду?

— Фр–р–итс–с! – выкрикивал попугай.

— Ист Фриц гут? – продолжал Карл.

— Кут, кут! – кричал попугай.

«Русские коллеги» смеялись и аплодировали. Распрощавшись, обменивались между собой впечатлениями:

— Кто это придумал – подарить им попугая?

— Никто. Сами купили.

— Все‑таки они скучают…

Вдруг именно с Фрицем приключилось несчастье. Однажды Карл выпустил его, как обычно полетать по комнате, тот полетал–полетал и сел зачем‑то на открытую дверь в ванную комнату. Карл не заметил этого и, войдя в ванную, как нарочно, сильно хлопнул дверью. Фриц упал замертво.

Горю их не было предела. На предложения взять в дом кошечку, собачку или нового попугая они только качали сокрушённо головами и повторяли:

— О, Фриц, Фриц…

Именно с этого момента Карл и Клара всерьёз засобирались в Москву. Они и раньше об этом подумывали. С некоторых пор у Клары стало плохо со зрением, нужна была операция и квалифицированное наблюдение. Но видно было, что уезжать из Сочи им вовсе не хочется. Тогда, в 1990–м, они сами выбрали этот город из нескольких предложенных. Говорили, что хотят прожить остаток жизни у моря. В общем, им здесь нравилось. Клара говорила: «Зочи».

— Зочи – карашо! Красиво!

Теперь вдруг решились.

— Не жалко вам уезжать? – интересовались у Клары соседки, успевшие привыкнуть к тихим, аккуратным немцам.

Она показывала пальцем на один глаз, на другой.

— Клара плакать.

В начале 2000 года, прожив в Сочи почти десять лет, они уехали.