Настоящая любовь или Жизнь как роман - Эдуард Тополь Страница 22

Сверху с косогора слышится топот ног, потом из-за угла выбегает потный фельдфебель Маслов.

ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (на ходу, задыхаясь, кричит). Дос… Дос… Дос… Достоевский! Срочно в штаб! К прокурору!

Тачка с песком выпадает из рук Достоевского.

СТАРИК «НАЕМЩИК». Хана тебе, Достоевский!

КАЦ. Сгорел, сочинитель. Опять в каторгу пойдешь.

СТАРИК «НАЕМЩИК». А не хрен курить в наряде.

ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (Достоевскому). Бегом! Прокурор из Петербурга!..

Достоевский в ужасе бежит в штаб…

…бежит, увязая в песке, все выше и выше по берегу реки…

…вдоль бревенчатых изб и журавлей уличных колодцев…

…отскакивая от собак, которые с яростным лаем бросаются ему в ноги из-под ворот…

…мимо киргизской детворы, играющей в «альчики» (бараньи кости) и в «лямгу» (длинношерстный кусок собачьей шкуры, утяжеленный свинцом)…

…мимо верблюдов, которых доят молоденькие киргизки в пестрых платьях, с начерненными бровями…

…мимо менового двора-базара, где у ворот вкусно дымится тандым (печь для выпечки хлебных лепешек)…

Быстрей… быстрей…

Пот заливает глаза и грязнит красный стоячий воротник шинели…

Достоевский взбегает на крыльцо штаба батальона.

Штаб батальона. День

ДОСТОЕВСКИЙ (вытянувшись во фрунт). Ваше благородие, рядовой Достоевский прибыл по вашему приказу!

Александр Врангель, прокурор по уголовным делам, 20-летний розовощекий юноша при усах и бакенбардах, в красивом мундире с галунами, с интересом рассматривает Достоевского.

Стоя перед ним навытяжку, 33-летний Достоевский — потный, грязный, болезненно худой, с веснушчатым лбом — тревожно всматривается в его лицо [7].

ВРАНГЕЛЬ. Извините меня, Федор Михайлович, что я не сам пришел к вам первый в казарму. Я месяц как из Петербурга, мой дядя покупает сигары у вашего брата. (Оглянувшись, по-французски, негромко.) Узнав, что я получил сюда назначение, ваш брат попросил передать вам письма и посылку. Конфиденциально, конечно.

Достоевский, шумно выдохнув и облегченно обмякнув фигурой, закрывает глаза.

ВРАНГЕЛЬ (испуганно). Что с вами?

ДОСТОЕВСКИЙ. Господи, как давно я не говорил по-французски!.. Мерси, месье…

ВРАНГЕЛЬ. Прошу.

Врангель вручает Достоевскому письмо и ящик с надписью «ПАПИРОСЫ С СЮРПРИЗОМ. ТОРГОВЫЙ ДОМ Михаила ДОСТОЕВСКОГО».

ДОСТОЕВСКИЙ (растроганно). Мерси! Спасибо! Это же первое письмо за все годы!

Врангель смотрит на него изумленно.

ДОСТОЕВСКИЙ. В каторге и ссылке нам запрещена переписка. Как вас звать, ангел вы мой?

ВРАНГЕЛЬ. Александр Егорович Врангель.

ДОСТОЕВСКИЙ (изумленно). Барон Врангель?

ВРАНГЕЛЬ (кивнув, участливо). Вы садитесь, Федор Михайлович, читайте ваши письма.

Но Достоевский, не осмеливаясь сесть при бароне-прокуроре, лишь отходит в сторону, к окну, и подрагивающими руками вскрывает конверт с письмом брата.

ВРАНГЕЛЬ. Знаете, я… Мы в Лицее читали ваших «Бедных людей»… И я… я был на вашей казни… Да вы не слышите меня, извините…

Достоевский, читая письмо, прослезился…

Открывается дверь, входит кривоногий чухонец Адам, слуга Врангеля. В руках у него пачка писем.

АДАМ (с акцентом). Ваше благородие, пошта ис Петербурга. От мамаши вассей…

«Я, — описывает Врангель продолжение этой сцены, — принял груду писем, порывисто вскрыл их, бросился читать и вдруг — разрыдался! Мы стояли друг перед другом, оба забытые судьбой, одинокие… И так мне было тяжко, что я, несмотря на высокое свое звание «господина областного прокурора по уголовным делам», невольно бросился на шею Достоевскому. Он сердечно приласкал меня, дружески, горячо пожал мне руку…»

ГОЛОС ВРАНГЕЛЯ (за кадром). Так я познакомился с Достоевским… Мы стояли друг перед другом, оба забытые судьбой, одинокие… И так мне было тяжко, что я, несмотря на высокое свое звание «господина областного прокурора по уголовным делам», невольно бросился ему на шею…

ВРАНГЕЛЬ (Достоевскому, смущенно вытирая мокрые щеки). Извините… Я… я первый раз уехал от родителей… (Гордо.) Но я сам взял себе назначение в Сибирь!

ДОСТОЕВСКИЙ (покровительственно). У вас благородное сердце, барон.

ВРАНГЕЛЬ (шмыгая носом и утирая слезы). А что вы сейчас-то пишете?

ДОСТОЕВСКИЙ (темно усмехнувшись). Пишу? В казарме? Я, батенька, уже шесть лет ничего не пишу…

ВРАНГЕЛЬ (пылко). Как? Вы же гений! Как Гоголь, Толстой! Вы обязаны писать!

ДОСТОЕВСКИЙ (с усмешкой и прищуром взглянув на Врангеля). М-да… Знаете, в каторге приезжал к нам из Петербурга инспектор, допрашивал меня, не пишу ли я чего…

ВРАНГЕЛЬ. Вот видите! Вам император больше всех смягчил наказание. За гений ваш…

ДОСТОЕВСКИЙ (продолжая). Я отвечал: писать ничего не пишу, но материалы для будущих писаний собираю. Он спрашивает: и где же эти материалы находятся? Я говорю: вот здесь… (Пальцем стучит себе по лбу.) Здесь, Александр, такие романы и повести за каторгу сочинились! (Горестно.) Только где ж их тут писать? Я в солдатах такой же невольник. Бессрочный…

Плац перед солдатской казармой. День

ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (кричит). Смирна-а!!! Ружья на грудь, штыки наголо!

Солдаты, стоя в строю, расчехляют штыки и, щурясь от встречного солнца, снова замирают как вкопанные.

Фельдфебель гоголем идет вдоль строя мимо…

семнадцатилетнего кантониста Каца…

пожилого татарина Бахчеева…

старика «наемщика»…

Достоевского…

Фельдфебель медленно осматривает каждую шеренгу.

ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ. Ублюдки! Как вы будете с китаезами воевать, если во фрунт стоять не можете? Генералгубернатор едет нам смотр делать! (Подойдя к Бахчееву.) Ты! Почему штык колышется?

БАХЧЕЕВ. Солнце в глаза…

Фельдфебель кулаком бьет Бахчеева по лицу.