Ориген - Андрей Десницкий Страница 22

Или вот еще анекдот: везет Горбачев Рейгана по Москве, а тот видит очередь бухариков. Кто это? — спрашивает. Ну, Горби ему: это абитуриенты, поступают во Всесоюзный институт народного образования, сокращенно ВИНО, вот и вывеска. А чё такие все синие и трясутся? А перед экзаменом волнуются, им же с одиннадцати на два перенесли.

Нет, нельзя сказать, что прямо невмоготу без выпивки, а к празднику все же хотелось. И мама взяла у одной из коллег схему примитивного самогонного аппарата из подручных средств. Даже если милиция придет проверять — всё чисто, никакого самогоноварения.

Все было просто: забродившая брага заливается в большую кастрюлю и ставится на плиту на маленький огонь. В центр большой кастрюли — маленькая, на подставке. Сверху крышка, желательно вогнутая внутрь, а на нее — миска с водой. Спирт начинает испаряться раньше воды, оседает на крышке, каплями стекает в маленькую кастрюльку. Если перегнать два раза, получался вполне пригодный напиток.

Трехлитровые банки с надетыми на них перчатками бесстыдно торчали по квартирам, а порой даже выставлялись на окна: это брага бродила, выделяла газы, перчатка надувалась и колыхалась порой от ветерка, называли наглый ее взмах «привет Горбачеву». А саму брагу-то из чего делать? Сахар в магазинах тоже ведь было не достать.

У маминой сестры была дача по Савеловскому направлению, а там — кусты черноплодной рябины. Бессмысленное, казалось бы, растение: есть эти ягоды невкусно, огненной красоты рябины настоящей в них тоже не было. Говорят, помогала она от давления, варенье варили, сок жали… Но еще подсказали: брага из нее отличная, и сахара совсем немного надо.

Рябины еще в августе нарвали много, почти полное ведро. И всю пустили на брагу, сахару вбухали килограмма два, не больше. Стояла в углу кухни, благоухала. А когда пришли пора варить, Денис попробовал… и оказалось вкусно! Так что часть браги, или уже можно сказать, вина, перелил в пустые бутылки, добавил в каждую чуточку готового самогонного продукта, чтобы унять брожение, заткнул бережно сохраненными пробками, сверху покапал воском для герметичности и оставил доходить в темном углу.

А зато к новогоднему столу — с собственной бутылкой! Было страшновато: а вдруг бурда бурдовая вышла? На всякий случай взяли и самогона, он был уже проверенным, не сказать, чтобы изысканным, но питким. А вот вино вышло ароматным, с глубоким терпким вкусом, в меру крепким — трудно было поверить, что сбродили его на кухне из ведра черноплодки, а не где-нибудь в кахетинских подвалах или бургундских шато.

Новый год встречали с мамой у родственников, точнее — у ее брата-инженера в добротной кооперативной трешке недалеко от Новослободской, вместе с прочей родней. Хотелось Денису улизнуть на какую-то свою тусовку, но что-то не сложилось: кто из иногородних студентов вернулся домой, кто готовился к экзаменам, а счастливцы парочками разбредались по пустующим комнатам общежития или приятельским квартирам. Впрочем, новый год никогда он особенно не любил и не ждал от этого праздника буйного веселья. Ну принято отмечать — отметим. Тем более, у дяди Димы всегда за столом вкусно и обильно, умеет он продукты достать, а жена его Таня — готовить!

Настоящие рижские шпроты, копченая колбаска из стола заказов, салат с несуразным названием «оливье», а надо бы «жри от пуза», и чтобы сперва старый год проводить ледяной водочкой, только что из морозилки, пусть распустится алым цветком там, внутри, только не сразу… А потом горячее, и наверняка что-то мясное, какое теперь только по знакомству, да с запеченной картошечкой (ее еще купить можно), да со свежей рыночной зеленью… ну о чем еще мечтать?

Но сначала — нарядить чуть не с боем добытую елку игрушками. Это в детстве они казались волшебными, а сейчас выглядят полной дребеденью, да под вечную эту «Иронию судьбы», и чтобы мама строгала рядом этот самый оливье мелкими кубиками — каждый ведь приносит к столу, что может.

«Ирония судьбы», вот он, вечный миф о вечном возвращении, — думал Денис. О возвращении советского человека со стандартной работы в стандартную квартиру, о переходе в стандартный новый год, и какой у него номер — это подробность чисто техническая. Кто отличит 77-й от 76-го? Да даже от 71-го, если отвлечься от хитов эстрады и модных причесок? Да никто. Денис помнил, как собрались у телевизора в этой самой комнате — еще отец жил с ними — когда фильм показывали в первый раз, и он, совсем еще малыш, чуть не разревелся, когда после забавного мультика пошли какие-то дурацкие окна под снегом и песня не пойми о чем. Он-то надеялся, что мультик — надолго, часа на два, как в программе было написано!

И вот возвращается эта советская унылая дребедень каждый новый год, вернее, провожают ей каждый старый в надежде, что всё вернется, всё останется, как было, не будем мы ни стареть, ни умирать, не меняться. А вот шиш! Девяностые… Ясно про них одно: будет интересно. Хотя, кажется, голодновато, так что нажраться бы заранее этим вашим оливьём до отвала. «Какая гадость эта ваша заливная рыба!»

И ведь какие они все невзрослые, — думал Денис, — какие беспомощные, как зависят от внешних обстоятельств, эти советские винтики. Одного отправили в Питер багажом, а он даже не хочет понять, что ломает судьбу двум чужим людям и собственной невесте. Да ведь на самом деле он сбежал от нее, пусть не в Питер — сбежал в водку, в беспамятство. Ну хорошо, не запихнули бы его в самолет, привезли бы на правильную улицу Строителей — и пришла бы к нему вечером Галя. И что? А он всё одно в хлам. Романтический бы вышел новый год, ничего не скажешь… Мямля он и болтун, хоть и классно поет — голосом Сергея Никитина. И Надя эта, и Галя, и особенно Ипполит — люди, которые живут по чужим обрыдлым сценариям, им Брежнев и партком нужны, чтобы от себя в бутылку не сбежать.

А мы вот другие, — думал он, пристраивая дурацкого облезлого клоуна на прищепке на разлапистую еловую ветвь, самую представительную на лысоватом этом деревце, какое удалось ухватить на елочном базаре. Брали, правда, иные по два полулысых ствола, составляли вместе, так даже смотрелось ничего, закрывали два инвалида друг у друга проплешины … как эти Надя с Женей. А вот мы уже другие, нам ни водки, ни парткома, ни Брежнева. И ничего.

И тут же Денька понимал, что сердится не на старое и отличное, кстати, кино — на собственное одиночество. Его ни одна не ждала этой ночью ни в Москве, ни в Ленинграде. И кому ждать? Вера — она в своей вере… Она про книжки, про службы, у нее строгий пост сейчас, вот самый строгий перед самым Рождеством. О чем там вообще? А Надя… ну она, его Надя, она со своим Ипполитом законным. И ничего тут не попишешь. А просто так перепихнуться, как после дембеля на радостях было пару-тройку раз, да это вроде как пожалуйста, не обижен ни экстерьером, ни потенцией, да только… не настоящее всё это. Как елка, как оливье, как новый год.

Ой, а самое-то смешное, самое новогоднее — Ленина, Ленина-то он так и забыл тогда обратно перевернуть! В тот самый день, когда то ли вербовать его пытались, то ли просто беседовали по душам — он ушел из ветеранского клуба, оставив самый главный портрет повернутым лицом к стене. Плохо себя вел Ильич и теперь наказан.