Винтики эпохи. Невыдуманные истории - Антонина Шнайдер-Стремякова Страница 22

Женщины разобрали вещи, застеклили окна, попросили подключить газ и отопление. Красили, штукатурили, белили, и вскоре комнаты превратились в две приличные кельи. Тепло сглаживало отсутствие туалета и воды, ванной комнаты и кухни.

В стране начиналась прихватизация, и Маля с Леной тоже стали «собственниками»: «прихватизировали» то, что было, – 12 и 14 квадратных метров.

Младшая сестра Лиля одна с двумя детьми мыкалась меж тем в Ленинграде. Она разошлась с мужем и в поисках лучшего заработка сменила уже не одну работу, на последней – повар Мариинского театра – задержалась.

В её семье подолгу проживала Маргарита, помогая растить внуков, но два подросших шалопая не слушали бабушку, которую начинал мучить склероз. Однажды она ушла в магазин и не вернулась. На третьи сутки безуспешных поисков семья включила телевизор и увидела в нём бабушку!.. Маргарита бойко рассказывала в камеру, что не знает, кто она и откуда.

На телевидение Лиля поехала с детьми, и бабушку привезли домой. Летом Лиля работала в пригороде. Оставлять мать без присмотра нельзя было, и Амалия взяла её к себе – в Житомир. Здесь, в чердачных комнатках старшей дочери, полубезумная Маргарита прожила до 1991 года – года смерти.

О старшей дочери Нине Амалия не беспокоилась – была уверена, что её семейная жизнь сложилась; сожалела только, что живёт от неё далеко, – в городе Шевченко на Мангышлакском полуострове. Но однажды принесли тревожную телеграмму, после которой в одночасье рухнуло то, что привносило в душу спокойствие и стабильность.

Подружка 12-летней внучки позвала её однажды к морю. Они спустились по крутым, привычно отвесным берегам. Искупались, позагорали и отправились домой – поднимались, как обычно, по уступам. Оглянулась внучка, вокруг всё заспиралилось, и тело потеряло упругость. Как летела вниз, как приземлилась, не помнила. Подружка испугалась и убежала. Вечером прогуливавший собаку мужчина заметил распластанную девочку и вызвал «скорую».

С черепно-мозговой травмой закрытого типа девочку спешно доставили в Москву и удалили раздробленную часть черепа. На перелом ключицы внимание, однако, не обратили, и она срослась неправильно – пришлось делать вторую операцию, так что у постели больной дежурили поочерёдно Амалия с зятем.

Состояние внучки было тяжёлым. Врачи настаивали сменить жаркий Шевченко на более умеренный город, убеждая, что «оздоровительный фактор» девочки связан с климатическими условиями. Нина с мужем бросили всё и уехали во Владимирскую область. Там, вдали от родственников, прожили они четыре года.

В Перми меж тем одиноко доживал отец, и Нина отправилась к отцу просить разрешения на переезд к нему. Он успел отвыкнуть от семьи и за вечерним застольем, не глядя дочери в глаза, выдал:

– Впущу, а вы потом не выгоните меня из квартиры? Она покраснела, будто не раз уже выгоняла. Из глубин детских воспоминаний всплывало совсем другое: забота, ласка, внимание. Равнодушие и чёрствость потрясли, чёрные мысли оскорбили, и она заплакала.

– А что я такого сказал? – удивился он. – Это суровая правда жизни.

– Прости, отец. Думала, обрадуешься и захочешь помочь дочери, но прежде всего внучке, а ты вон как!.. Была б у матери квартира – я б на эту тему с тобой не говорила. Не бери в голову, мест с умеренным климатом в СССР не так уж и мало! – сказала она как можно равнодушней.

В поисках оздоровительного климата для дочери зятю посоветовали съездить к ясновидящей в Москву. Та посоветовала Житомир: «Надолго там не задержитесь».

Приближался конец столетия. «Перестройка» набирала обороты. От безденежья, растущей дороговизны, исчезновения товаров и самых необходимых продуктов становилось невмоготу. Если по талонам что-то выбрасывали, тут же образовывались огромные очереди с горластыми и крепкими амбалами, что отталкивали слабых. Это было время, когда российским немцам официально разрешили выезд на «историческую родину», и в приватизированных чердачных комнатах Амалия с Леной решили попытать счастья – сели заполнять заявление на выезд.