Последствия - Ридиан Брук Страница 22

– Так что скажешь?

– Решай сама, дорогая. Лично я никаких проблем не вижу.

Рэйчел смотрела на мужа. Что это значит? Его обычное “поступайте как хотите, только меня не трогайте”? Подозревая, что Льюис в который раз пытается переложить ответственность на нее, Рэйчел проявила настойчивость:

– И когда, по-твоему, лучше? По утрам, до того, как он уходит на работу? Или после полудня? Вечер, наверное, не самое подходящее время.

Льюис отложил вилку и нож, показывая, что размышляет над ответом.

– Пусть играет по полчаса в удобное для тебя время.

Рэйчел прекрасно понимала, что он делает. Вместо конфликта Льюис затеял с ней партию в теннис. Он мог бы послать мяч под самую линию, но он подавал ей под самую руку, потому что хотел, чтобы она оставалась в игре. Но для нее это была не игра.

Почему все так трудно? После того разговора у Люберта наверняка сложилось впечатление, что она с радостью позволит ему музицировать. Но она ведь и в самом деле была рада, разве нет? И прекрасно знала, что Льюис не станет возражать. Могла бы согласиться тогда же, у рояля, не откладывая на потом, не беспокоя мужа. Тогда к чему весь этот пустой разговор? Почему ей так нужно, чтобы Льюис решал не стоящие выеденного яйца проблемы с роялем и фикусами в горшках, а не разбирался с бедами людей, которым нечего есть и не во что одеться? Рэйчел понимала, что поведение ее неразумно, но поделать с собой ничего не могла.

– Хорошо. Тогда я сообщу герру Люберту, что он может играть во второй половине дня. В четыре. Каждый день по полчаса. Или по часу.

Сказав это, она почувствовала себя так, словно совершила нечто невероятное.

– Прекрасно, – с облегчением согласился Льюис. – Вопрос решен.

Некоторое время все трое молчали. Льюис покончил с едой первым и, сложив вилку и нож должным образом, промокнул губы камчатной салфеткой и постучал пальцем по подлокотнику стула.

– Приятно видеть, как ты все здесь устроила по-своему. Эти стулья намного лучше тех кожаных штуковин. – В знак одобрения он качнулся, отчего плетеный стул заскрипел.

Вообще-то никаких особенных перемен в обстановку Рэйчел не внесла, но возражать мужу не стала.

– Как прислуга? – продолжал он, явно пытаясь компенсировать прежнее невнимание.

– По-прежнему смотрит на меня так, словно не понимает ни слова из того, что я говорю.

– Почему бы тебе не посидеть на занятиях с Эдом? Поднабраться обиходных фраз.

– О, думаю, они прекрасно меня понимают. Но предпочитают не понимать. Иногда кажется, что они просто смеются надо мной.

От комментариев Льюис воздержался и повернулся к сыну, гонявшему по тарелке горошину:

– Как дела с герром Кенигом? Sehr gut?

Рэйчел выпила воды – залить вспыхнувшее раздражение – и начала собирать тарелки, но остановилась, вспомнив, что теперь это не ее работа.

Эдмунд тоже закончил с едой и разыгрывал свое сражение. Горошины сыпались на соус, формируя береговой плацдарм, чтобы повести наступление на материковое пюре.

– Sehr gut, Vater.

Льюис рассмеялся:

– Ты здесь всего лишь месяц, а произношение уже лучше, чем у меня.

– Зачем учить немецкий, если нам не разрешается с ними разговаривать? – спросил Эдмунд.

– Ты можешь с ними разговаривать. Я даже поддерживаю тебя в этом. Чем лучше мы поймем друг друга, тем быстрее наведем здесь порядок.

– А это долго – наводить порядок?

– Оптимисты отводят десять лет. Пессимисты – пятьдесят.

– Ты, конечно, считаешь, что хватит пяти.

Льюис улыбнулся – Рэйчел знала его слишком хорошо.

– Так что, Эд, ты уже пообщался с Фридой?

Эдмунд покачал головой:

– Она меня старше.

– Может, нам всем поиграть в канасту или криббидж как-нибудь вечерком? Или посмотреть кино.

В комнату с подносом для посуды вошла Хайке. Во всех ее движениях ощущалась пугливая настороженность, как у ласточки, пытающейся склевать зерно под носом у фермера.

– Вкусно, Frдulein Ganz, – сказал Льюис по-немецки.

– Вы вкусная, Frдulein Ganz, – повторил за отцом Эдмунд, не заметив ошибки.

Хайке проглотила смешок, поклонилась и торопливо собрала тарелки, задержавшись возле Рэйчел, которая не съела и половины.

– Sind Sie fertig ^[33], фрау Морган?

Рэйчел махнула рукой – забирайте.

Хайке отнесла посуду к кухонному лифту, потянула за веревку, и невидимая рука потащила его вниз, в кухню.

Рэйчел молчала и заговорила лишь после того, как служанка вышла из столовой.

– Видишь? Опять. Ухмыляется.

– Хайке просто нервничает. Боится, что сделает что-то не так и потеряет работу. Каждый немец, у которого есть работа, живет в сильнейшем напряжении.

– Почему ты постоянно их защищаешь?

Льюис пожал плечами, что для него было равносильно выражению отчаяния. Достал из кармана портсигар, щелкнул крышкой и предложил сигарету жене.

Рэйчел хотелось курить, но от сигареты отказалась:

– Я потом свои покурю.

Льюис постучал по кончику сигареты, закурил и, глубоко затянувшись, выпустил дым через ноздри.

Скрип кухонного лифта оповестил обедающих о прибытии пудинга.

– А лифт доходит до этажа Любертов? – поинтересовался Эдмунд.

– Я не хочу, чтобы ты играл с лифтом, – предупредила Рэйчел. – Это не игрушка.

Эдмунд кивнул.

– А у нас, когда вернемся в Англию, будут слуги, как у тети Клары?

– Позволить себе слуг смогут сейчас только богачи, – заметил Льюис.

– Но у герра Люберта слуги есть, а он работает на фабрике.

– Только до тех пор, пока не пройдет проверку. Потом он сможет снова работать архитектором.

– Проверку? – спросила Рэйчел.

– На предмет сотрудничества с нацистами.

– Разве его еще не проверили?

– Уверен, это чистая формальность.

– Я думала, ты сам все проверил.

– Люберт чист. Тебе не о чем волноваться.

– Но наверняка ты не знаешь.

– Баркер уже провел дополнительную проверку. Я бы никогда не позволил ему остаться здесь, будь хоть малейший намек. Рэйчел… пожалуйста.

Самый подходящий момент, чтобы уйти, решил Эдмунд. Когда у взрослых начинаются такие вот разговоры, детям лучше держаться от них подальше.