Новомир - Петр Краснов Страница 21

Она молчала, всегда он обезоруживал её этими откровенными слишком, непривычными и, как казалось иногда, неприличными даже в чём-то словами, каких не любила и побаивалась, лучше молчать уж, чем так, впрямую; но и оспорить не могла, обижать не хотелось… Что вот на них отвечать? Сидишь как дура — словами этими, глазами, всегда такими предупредительными к ней, незаслуженно ласкаемая, авансом будто, оглаживаемая… кошку так гладят. Или эту псину свою. Опутают словами, огородят — не рыпнешься, это в семье у них манера, что ли, такая… И движенье сделала, как бы освобождая место ему рядом на скамейке, без того достаточное, и он подсел:

— Скрывать это вообще опасно. Как сигарету в карман от учителя — прикуренную… — Он руку ей на плечо положил, качнул шутливо: — Ну, пришёл, увидел — и ушёл, пять минут не деньги… У тебя что-то?

— Не знаю… устала.

— Скрывать ты устала, — сказал он всё в том же шутливом тоне, каким, кажется, привык уже с нею разговаривать, и она подумала: верно. Он вообще чувствительным был и, в конце концов признала она, умным человеком, и мягким… чего б ещё надо? Так Алексей вчера сказал, Лёша, о той, жене Ивановой: чего ещё ей надо… Она не знает, как той, а вот ей самой — надо. Не скажет, может, в точности — чего, но надо. Не чужого, своего, и чтоб он шёл, вёл, но так предупредительно не оглядывался, незачем, если веришь. Чтоб понимал, но не так вот, с заглядыванием в глазки. Сказал чтоб — и охота пропадала спорить, как у неё и матери после иного слова отца. И много чего ещё надо, о чём она сама имела пока смутные, в слова пониманья не переведённые пока представления, да в том и не имелось нужды, оно так сохраннее было, чем в словах… Да, это всё тоже надо было скрывать, и она устала.

— Что, угадал?

Угадал; как будто то, о чём она думала сейчас, она ему вслух сказала… бывает же чувство такое. И ответить нечем, не сумеет она ответить.

— О чём ты? Что именно — скрывать?

— Ладно… По крайней мере, хоть я этого не делаю. И, значит, скрытности в два — да, ровным счётом в два раза меньше между нами. А в два раза — это много. Это целая куча откровенности… Монблан, мама миа! Это между нами можно счесть даже за нормальное.

— Мама… — Раздраженье опять накатило на неё. — Не скрываешь? Даже мою… — она подыскивала слово, не глядя на него. — Вариантность мою?

— Как-как?

— Ну, что я — вариант… я не знаю… кандидатка, в общем, не очень надёжная. Подходящая, может, но…

— Конечно, подходящая! И единственная. И вообще, все мы кандидаты — куда-нибудь, во что-нибудь! В жизнь!.. — Он не зря юридический окончил, Слава, в конторе адвокатской какой-то работал теперь, набирал разгон. — Любого из влюблённых спроси… да, подходящую ищут, подходящего. Чем я-то, в конце концов, не вариант?!

Он встал, выпятил грудь и отставил ногу, смеющимися глазами глядя сверху, даже подмигнул.

— Я не о том — о другом совсем… Что на привязи у вас, как овечка. Как не очень надёжный вариант. Привязанность, нечего сказать…

— У нас?! Ну что ты городишь, Любава!

Что-то от неё в свой лексикон уже он успел взять, шутил иногда, поддразнивал. Но она лишь мелком взглянула, нашлась:

— Из вашего материала горожу. Подкинули, я и горожу. Да из этого, хотя бы… Чудо-юдо рыба ёрш — временный ордер! В ЖЭКе сбежались все посмотреть — ни разу такого не видели. Вас особо, говорят, почтили, как никого. Теперь я у них на особом… особое почтение мне. В случае чего и выставят, в два счёта. — Она не давала ему сказать, торопилась, обида лезла — да он и возразить не пытался, кажется, удивлённый. — Ваш знакомый, этот… ну, Виталий Моисеевич, — ну просто маг! Начальница ЖЭКа говорит: легче постоянный было выдать, раз уж все документы от вас приняли, чем этот… Временная, на крючке… Рыболов-спортсмен. А дорогой кузине твоей поручено меня известить. Передай, что порученье она выполнила — блестяще, нет слов!

— Позволь… порученье? Какое?

— Что постоянный ордер — заметь, постоянный, законный! — я получу только на этой… за этим, за свадебным столом. А не будет… Стола если не будет — не получу, это уж само собой. Видишь, нагородила сколько. — И вспомнила, не удержалась: — Монблана теперь целых два, мама миа! Если сложить, эта самая получится… с любовь высотой. Гора эта…

Она забыла названье горы, да и зло своё тоже, потому что он так растерялся, что даже смотреть неудобно было, нехорошо. Встала, не зная, что дальше делать, сумку перед собой из руки в руку перехватила — и вышло по-дурацки деловито, дальше некуда, прямо приговор подписала… И поняла, что лучше всего сейчас было б уйти. Или ему, или ей.

— Подожди… — сказал он другим, какого она ещё не слышала, голосом, невнятным.

Она покорно приостановилась, ничего не ожидая, глядя, как у ворот соседнего дома какой-то тип с согласия хозяина пугает и дразнит молодого кобелька, и тот не лает уже, а сипит, задыхаясь, на врага — какой тоже чуть не на четвереньки встал, хотя не пьян вроде… как грубо всё, гнусно тут, не по-людски. Зоопарк какой-то — без решёток. Он тоже не смотрел на неё — а где-то перед собой, ближе, чем стояла она, остановил взгляд, где происходило что-то для него непонятное или нелепое.

— Погоди, — сказал он ещё раз, морща лоб и всё так же не глядя — Ты зря… Я спрошу… может, ты зря. Разберусь. Я позвоню…

Он повернулся и пошёл. Потом заметил, наверное, что идёт слишком медленно, и пошёл быстро.

Народу на большой улице, куда выходила торцом малосемейка, было по-прежнему мало ещё, всё никак не наспятся, не наваляются, разве что кудлатка похмельная какая за водкой-пивом выскочит, за буханкой, да шли из недалёкой отсюда, недавно открытой церкви с ранней обедни старухи в неярком, а то тёмном, все как одна в платочках — и не сразу его белая тенниска затерялась средь них, среди чахлых околотротуарных липок, которые сажай здесь, не сажай — всё равно сломают, какая-то тёмная страсть к разрушенью полезла из многих, слишком из многих… Помолиться бы. Но что отмолить можно в бесстыжести и нелепости жизни этой, как умолить её, господи?!

И села опять, почти обескураженная: неужели всё?.. Как это скоро всё получилось, получается — и с ним, и с нею самой… в самом, что ли, деле судьба? Она грубо так не хотела бы вроде, так скоро… Не ври, сделала — значит, хотела. С вариантами этими дурацкими прицепилась к человеку, навязалось на язык, — а у самой что, не варианты?.. Ну нет, она же не знала, она уж разуверилась, что может быть такое: автобус, «вечерняя лошадь» их обшарпанная, спина его в проходе — и гулкий этот, как предупреждающий, удар и следом другой в дверь её, всё не забывается это никак…

И Слава — он же тоже не знал, это видно же. Мама с папой всем там крутят, с хитромудрым знакомым своим, вот у кого вариантов… Но и это неправда тоже, что ни о чём не ведал, так не бывает. Хоть что-то, но знал. И ждал. Глаза только не знал куда девать, сейчас вот…

Всё равно жалко. Хорошего жалко, было ж. Нескучный, шутить, рассказывать умеет, она немало всякого узнала от него. И ласковый, искренний же: «Яркие карие глаза у тебя какие, тёплые! Даже сердишься когда… нет, уволь, не могу твою сердитость всерьёз принимать!» — и она тогда насторожилась, выговорила ему: как это — не всерьёз?! И когда предложение делал — как волновался, как словам её («да, Слав, но чуть подождать…») обрадовался, не спрашивая даже, зачем ждать и чего, да она и ответить бы не смогла, сама не знала… Как от мамы даже пытался защищать — и заслонял иногда, когда слишком уж наседала, словами опутывала. Всегда наготове, придёшь — уже готов у неё силок очередной, заводит уже в него, заманивает… откуда она силу эту слов знает? Цепкие какие-то у неё слова, как гардинные «крокодильчики», не успеешь оглянуться — вся в них обвешанная, в обязанностях по отношению к ней, обещаньях, из тебя, оказывается, уже вытянутых: вы ведь так и сделаете, не правда ли?.. ведь вы не забудете?.. Уж вы Славу, пожалуйста, заставляйте, он рассеян бывает, разбросан — слишком, знаете, круг интересов широк, я на вас надеюсь, вы, я знаю, не подведёте…