Только для голоса - Сюзанна Тамаро Страница 21

По правде говоря, я не ощущала горячего желания иметь семью. Мысль о возможности родить ребенка вызывала у меня некоторое опасение. Я слишком настрадалась в детстве и боялась, что и сама заставлю страдать ни в чем не повинное существо. Кроме того, хоть я по-прежнему жила с родителями, но была совершенно независима и сама распоряжалась своим временем. Чтобы заработать немного денег, я давала уроки греческого и латинского, это были мои любимые языки. И больше у меня не было никаких других дел, я могла целые дни проводить в городской библиотеке, ни перед кем ни в чем не отчитываясь; могла отправиться на прогулку в горы всякий раз, когда хотелось.

Одним словом, моя жизнь в сравнении с тем, как жили замужние женщины, была совершенно вольготной, и я очень боялась потерять свою свободу. Но все же со временем вся эта свобода, эта видимость счастья стали казаться мне мнимыми и принудительными. Одиночество, поначалу представлявшееся привилегией, начинало угнетать меня. Родители старели, у отца случился инсульт, и он еле-еле передвигался. Каждый день он с трудом доходил до газетного киоска, а я сопровождала его, мне было тогда двадцать семь или двадцать восемь лет. Глядя на свое отражение в витринном стекле рядом с отражением отца, я тоже чувствовала себя совсем старой, и мне ясно виделось, как сложится в дальнейшем моя жизнь. Умрет отец, за ним последует мать, и я останусь одна-одинешенька в огромном, заполненном книгами доме. Стараясь как-то убить время, я, возможно, начну вышивать или примусь писать акварели, и годы потянутся один за другим, пока однажды утром кто-нибудь из соседей, обеспокоившись, что давно меня не видно, не вызовет пожарных, те вышибут дверь и найдут мое мертвое тело, распростертое на полу. И то, что останется от меня, мало чем будет отличаться от сухого каркаса, какой оставляют умершие насекомые.

Я чувствовала, как мое женское тело начинает увядать, даже не достигнув расцвета, и это весьма печалило меня. К тому же я постоянно ощущала себя одинокой, очень одинокой. С самого рождения у меня не было человека, с которым я могла бы общаться, по-настоящему общаться, я имею в виду. Конечно, я отличалась сообразительностью, была очень начитанна, так что мой старый отец даже не без некоторой гордости повторял: «Ольга никогда не выйдет замуж, потому что слишком умна». Но вся эта мнимая ученость ни к чему меня не приводила, я даже не смогла бы, наверное, отправиться в какое-нибудь дальнее путешествие или что-нибудь глубоко изучить.

Мне не довелось учиться в университете, и я чувствовала себя существом с подрезанными крыльями. На самом же деле причина моей неприспособленности к практической жизни, причина неумения использовать собственные способности крылась в ином. В конце концов, ведь Шлиман нашел Трою, будучи самоучкой, разве не так? Меня тормозило совсем другое — помнишь того крохотного покойника, которого я носила в своей душе? Это он мешал мне двинуться вперед. Я оставалась на месте и ждала. Чего? У меня не было ни малейшего представления об этом.

В тот день, когда Аугусто впервые появился у нас в доме, выпал снег. Я помню это, потому что снег в наших краях — событие редкое, и именно из-за снегопада в тот день гость опоздал к обеду. Аугусто, как и мой отец, занимался импортом кофе. Он приехал в Триест провести переговоры о покупке нашего предприятия. После инсульта мой отец, не имея наследников по мужской линии, решил избавиться от фирмы, чтобы прожить оставшиеся ему дни спокойно.

По первому впечатлению Аугусто показался мне весьма неприятным. Он приехал из Италии, как считалось у нас, и, подобно всем итальянцам, был несколько жеманным, что меня в нем раздражало. Странно, но часто бывает, что люди, которые играют в твоей жизни важную роль, поначалу производят далеко не лучшее впечатление.

После обеда отец ушел к себе отдохнуть, а я вынуждена была составить компанию гостю, ожидавшему в гостиной, когда подойдет время отправиться на вокзал к поезду. Я была крайне неприветлива с ним. Весь тот час или немногим больше, что мы оставались вдвоем, я держалась просто невежливо. На его вопросы отвечала односложно, а если он замолкал, молчала и я. Когда же, уходя, уже в дверях, он проговорил: «Всего доброго, синьорина», я подала ему руку с таким видом, с каким знатная дама оказывает милость простолюдину.

«Для итальянца синьор Аугусто очень даже симпатичен», — сказала за ужином моя мать. «Он порядочный человек, — добавил отец. — К тому же неплохо знает свое дело». И тут угадай, что произошло? Помимо моей воли у меня вдруг сорвалось с языка: «И у него нет обручального кольца!» Я почему-то внезапно оживилась. А когда отец пояснил: «В самом деле, он, бедняга, вдовец», я ужасно растерялась и покраснела, словно перец.

Два дня спустя, вернувшись домой после занятий с учеником, я нашла в прихожей пакет, завернутый в серебристую бумагу. Это был первый подарок от постороннего человека, какой я получила в моей жизни, и я гадала, кто же мог прислать его. Из пакета выглядывала записка: «Вам знакомы эти конфеты?» И стояла подпись: «Аугусто».

Вечером конфеты лежали на моей тумбочке возле кровати, а я долго была не в состоянии уснуть. Он прислал их из вежливости, уважая отца, убеждала я себя, поедая марципан за марципаном. Три недели спустя Аугусто вернулся в Триест, «по делам», как сказал он за обедом, и ненадолго задержался в городе. Прежде чем попрощаться, он попросил у отца позволения повезти меня на прогулку в машине, и отец, даже не спросив моего согласия, разрешил. Мы катались по городу довольно долго, до самого вечера, он говорил мало, иногда интересовался памятниками и молча выслушивал мои объяснения. Он слушал меня, и одно это уже казалось мне поистине чудом.

Утром в день отъезда он прислал мне букет красных роз. Моя мать взволновалась необычайно, а я притворилась, будто меня его внимание нисколько не трогает, и тянула до самого вечера, прежде чем решилась раскрыть записку и прочитать ее.

Вскоре он стал бывать у нас каждую неделю. По субботам приезжал в Триест и в воскресенье возвращался в свой город. Помнишь, что делал Маленький принц, стараясь приручить Лиса? Он каждый день проходил мимо его норы и ждал, пока тот выглянет, так постепенно Лис начал узнавать его и перестал бояться. Сраженная похожей тактикой, я тоже стала ждать и волноваться уже с четверга.

Не прошло и месяца, как вся моя жизнь превратилась в ожидание конца недели. Вскоре мы прониклись большим доверием друг к другу. С ним я могла наконец поговорить по душам, он ценил мой ум и мою любознательность, я отдавала должное его спокойствию, готовности выслушать меня и радовалась все растущему ощущению уверенности и покровительства, какие может дать молодой женщине мужчина, когда он старше ее.

Наша свадебная церемония 1 июня 1940 года была очень скромной. Десять дней спустя Италия вступила в войну. Из соображений безопасности моя мать уехала в горное селение в провинции Венето, а я со своим мужем отправилась в Акуилу.

Тебе, знающей историю только по книгам, изучавшей ее, а не переживавшей лично, покажется странным, что я никогда не касалась трагических событий того времени. Тогда был фашизм, существовали расистские законы, началась война, а я продолжала жить своими личными, никому не заметными и не ведомыми переживаниями.