Великая страна - Леонид Костюков Страница 21
Великая страна - Леонид Костюков читать онлайн бесплатно
Выложив эту информацию, чертов еврей отвернулся от меня и принялся оборачивать коричневой бумагой какую-то коробку.
— Ну и какой смысл для меня имеет эта история про Исаака Зоренфилда? — спросил я, чувствуя себя идиотом.
Абрахам Рапопорт только и ждал этого вопроса.
— Это твоя история, — сказал он. — Ты, как и несчастный Исаак, мучишься проблемой, которой у тебя нет. Ты боксируешь с фантомом и понапрасну теряешь силы. Посмотри на себя, похож ли ты на ревнивца. Ревнивец сам лихорадочно наставляет рога предмету своей ревности или хотя бы мечтает об этом. Ревнивец боится щекотки и склонен к аллергии, а ты боишься морозов и склонен к депрессии. Наконец, ревнивец всегда ревнивец, а не становится им вдруг.
— Так что же со мной?
— С тобой, — тут лицо его сделалось бесконечно дряхлым, а голос зазвучал, как иерихонская труба, — грех познания. Ты хочешь узнать, что делается там, где тебя нет, заглянуть по ту сторону стены, но она становится этой стороной, как только ты туда заглядываешь. Ты хочешь спросить меня, не волнует ли меня, трахает ли кто-нибудь сейчас мою Рахиль. Великий Б-г, да может быть, ее вовсе сейчас не существует, или она лежит в гробу вся в целлофановых цветах. Но по нашему молчаливому уговору с Провидением, когда я вернусь домой, совокупность атомов, условно называемая Рахиль, подаст мне другую совокупность атомов, условно называемую фаршированной рыбой. Подумай, шлемазл, сколько сил уходит у Высшей силы, чтобы поддерживать порядок там, где ты есть, так чего же требовать порядка там, где тебя нет? Самый лучший ковер нехорош с изнанки. Так вот, несчастный придурок, оставь в покое свою жену и утешься тем, что ты видишь перед собой, а если вздумаешь оглянуться, то делай это плавно и медленно. За самой упоительной кожей скрывается алая, пульсирующая, болезненная плоть; снимая покров, ты уничтожаешь образ мира. А теперь иди и больше не ревнуй.
— Так я и сделал.
— А как давно это произошло? — спросила Лиза деловым тоном.
— Два месяца назад.
На этих словах все как-то подобрались. Мэгги снова попробовала открыть форточку. На сей раз в нее вошел дрожащий холод и свежий аромат нью-йоркского утра: трепещущий озон, еле слышный запах мазута из порта, одуряющие дымки ванили и сдобы из булочной миссис Маргулис внизу. Издали доносились призывы в рупор к террористам насчет того, что они окружены и у них нет шансов, перемежаемые предложением пятидесяти тысяч и автобуса. С другого конца Манхэттена донесся взрыв, больше похожий на всхлип.
За изуродованным небоскребами горизонтом вставало огромное солнце. Оно пробиралось за громадами домов, там и сям вырываясь ослепительными лучами, полыхая в черных стеклах боковых зданий розовым огнем. Кто я, — отчетливо подумала Мэгги, — зачем я здесь. Черная птица, борясь с вертикальными воздушными потоками, летела между небоскребов.
— Месяц я был совершенно счастлив.
— Ура, Гэри. Месяц. Нам осталось выстоять всего месяц, и мы разопьем мартини, а потом поспим часок и съездим к моему приятелю-художнику на Бродвей. Ты не представляешь, какая у него студия. Раньше там был склад наркоты одной парагвайской группировки, ее разогнали фараоны, но если хорошо принюхаться, аромат остался. А что связывает нас с прошлым вернее запаха? Он рисует какое-то дерьмо из пульверизатора, это мне вовсе не нравится, у меня архаичный вкус. Мне подавай Рафаэля или Веласкеса, понимаешь, Гэри, уж такая я сопля в современном искусстве. Мэгги, ты просто обалдеешь там, ты сядешь на пол, как китайская Барби, и будешь хлопать глазами, как секунды на цифровых часах, а пасть разинешь, словно в угоду стоматологу. Ну же, Гэри, что ты молчишь, разве не видишь, что мы просто плывем от нетерпения?!
— Извини, Лиза, если я тебя расстрою, но месяц назад я проснулся в пять утра с твердым ощущением: случилось непоправимое. Знаете, в моем классе училась одна девочка, Эльби, кстати, ее полное имя было Алабама, так ее мама научила чуть что травить. То есть, почувствует она даже не боль, а крохотный укол в животе или тень недомогания, сразу так деликатно отходит в кусты — и мы слышим характерный звук… знаешь, Лиза, много лет спустя я попал в зоосад со своими детьми и услышал, как ревет окапи. Ты не поверишь, один в один…
— Что же тут удивительного, Гэри, просто окапи реветь тоже учила мама.
— Да, видимо, дело в этом. Так вот, я приучился вытворять с собственной душой то же, что маленькая Эльби с желудком. И присмотревшись к своим трофеям, я обнаружил там стыд.
— Стыд?
— Уверен, Лиза. Стыд.
— Да ты просто динозавр, Гэри. Я молчу. У меня в голове возбудилась тысяча примеров, и все они кинулись к лифту, который ведет к языку, но я молчу. Ты видишь, мне эти примеры кажутся сейчас неуместны. Я скажу коротко: не то чтобы я не видела в своей жизни людей, которые чего-то стыдятся. Я знала одного парня с испанскими корнями, который элементарно стыдился того, что у него была задница. Эта задница совершенно чинно себя вела, можно сказать, жила затворницей, никогда никому не показывалась, как восточная леди, а всю свою функциональную сторону исправляла в строго отведенных для этого местах. Но нашего мачо угнетал сам факт ее существования. И его не утешало, что задница есть у всех и каждого, вплоть до Авраама Линкольна. Я веду к тому, что многие стыдятся. Но — сейчас будет немножко сложно, Гэри, напряги мозги, — стыдливые вокруг меня всегда стыдились признаться в предмете своей стыдливости. Удалось тебе поймать?
— Да. А как ты узнала, что этот испанский парень…
— Прекрасный вопрос. Эти сведения из него выудил один психоаналитик под глубоким гипнозом, а потом рассказал своему сексуальному партнеру Фреду, довольно гнусноватому лысеющему типу из Флориды с фигурой, как у шахматного ферзя, а уже Фред…
— Я вижу. Что ж, Лиза, я не стыжусь признаться в том, что испытал дикий стыд, в сравнении с которым первородный стыд Адама после вкушения яблока показался бы стыдом старого близорукого нудиста перед зеркалом.
Мне стало стыдно перед моей женой Элизабет. Если сказать прямо, я обгадил ей молодость: сперва не решая своих проблем, а потом решая свои проблемы, выясняя свои запутанные отношения с Господом. Но ведь, Мэгги и Лиза, строго говоря, отношения с Господом можно выяснить и после смерти, а отношения с любимым человеком — нет. Я скажу вам больше, если ты придешь к гармонии с любимым человеком, ты придешь и к гармонии с Господом. Когда я думал об этом, слезы текли у меня по щекам, как дождевые капли по ветровому стеклу.
Три дня я собирался с духом, чтобы испросить прощения у Лиззи. И на четвертый день я купил лучших цветов у одной глуховатой хорватки на углу Тридцать шестой, надел лучший свой костюм и вошел к Лиззи в комнату.
— Что случилось? — встревоженно спросила она. — Кто-то умер? Ты собрался меня бросить?
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments