Цветы осени - Ариэль Бюто Страница 21

— Ах да, совсем забыл! — вдруг произносит он.

Сердце у Жюльетты забилось учащенно. Она надеялась, но и опасалась услышать от Луи слова упрека и понять, что старый муж все еще чуточку дорожит ею.

— В метеосводках они уже три дня обещают дожди в Бретани. Ни за что не догадаешься, какая у нас погода!

Жюльетта с трудом удержалась от того, чтобы не швырнуть трубку на рычаг, — такой невыносимой показалась ей мысль о лучике солнца, осветившем победу Луи.

* * *

За что я себя наказала? Ведь это было именно наказание — я никогда не любила свою мать настолько, чтобы пожертвовать ради нее молодостью и свободой. Или, вернее, тем, что от них осталось после двух лет унылого брака и беспокойного сна: на свое несчастье, я вышла замуж за храпуна.

Мама стала абсолютно беспомощной и начисто лишилась гордости — позволяет одевать себя, мыть и укладывать, как ребенка. Она теперь почти все время молчит, а если и говорит, так только о давно умерших людях, которых я никогда не знала. Она полностью утратила представление о времени и впадает в панику, стоит мне оставить ее одну хоть на минуту. Воображает, что ее бросили. Она не ценит моих усилий, но замечает каждый из воображаемых промахов.

С такой обузой на руках и речи быть не может о том, чтобы взять новых учениц. К счастью, Луи повысили, и мы кое-как держимся на плаву. По большому счету, меня это устраивает. Приглушив звук, я могу сколько угодно играть на пианино, а в деревне меня считают почти святой, душой и телом преданной больной матери, которую никто никогда не любил. Не стану скрывать — мне это приятно!

Луи вполне добр к маме. Он так мало видит свою тещу, что просто не успевает испытать ее тиранство на собственной шкуре. Кстати, мама всегда относилась к мужчинам лучше, чем к женщинам, и пока осознает, кто есть кто.

Подобная жизнь нелегка, но я сама ее выбрала. И теперь не могу отступить. Правда, искушение поместить маму в лечебницу посещало бы меня куда реже, получай я в ответ на заботу и бессонные ноги хоть капельку настоящей материнской любви. С другой стороны, разве это не прекрасно — жертвовать собой, ничего не ожидая взамен? Разве это не шанс придать моей жизни подлинный смысл? Святая и мученица… Лучше мне искать свой путь в несчастье, коль уж счастье вечно от меня ускользает.

Этот дневник должен был стать свидетельством моих надежд, но, переворачивая страницы, я нахожу лишь свидетельства неудач и отречений. Не понимаю, почему все так случилось с планом отъезда в Венецию. У меня были неплохие карты. Юность, красота, музыкальные способности — небольшие, но все же! — и бездна энтузиазма. Я проиграла свою игру, но не могу извлечь из этого никакого урока, потому что не знаю, где допустила ошибку.

Я все реже думаю о Пьере. Он не давал о себе знать со дня свадьбы с итальянкой. Церемония состоялась в Венеции. Я проиграла вчистую! Местные газеты напечатали снимки новобрачных: Леблоны в Бель-Иле важные персоны. Она почти одного с ним роста, красива, как принцесса (может, она и есть принцесса), а ее платье стоило раз в десять дороже моего. Ревности во мне нет — как-никак первой замуж вышла все-таки я.

Я вложила слишком много надежд и ожиданий в наши отношения, но разве надежда и слезы — не последнее, что остается человеку, у которого отняли все остальное? Смирение? Я выбрала второе. Боже, огради меня от ошибки хоть на сей раз!

* * *

Умерла она все-таки в больнице. Колокольный звон разрывает туман хмурого утра. Жюльетта складывает листочек с печальным признанием в самолетик и запускает его навстречу венецианскому восходу.

Анна еще спит. Пьер вышел за газетами — как только он бросил работу, пресса стала для него своего рода наркотиком. Джульетта уже хлопочет по дому. Она содержит квартиру в таком идеальном порядке, что Жюльетте совершенно нечем себя занять. Итальянка даже оторвавшиеся пуговицы ухитряется пришить прежде, чем Жюльетта заметит их исчезновение.

Этим утром нет женщины наряднее Жюльетты. Она прохаживается перед зеркальной дверцей шкафа, поправляет прическу, разглаживает морщинку, проверяет, не испачкала ли помадой складки у рта. В ее странном танце нет и намека на кокетство — только глубокая скука женщины, которая ждет.

Окончательно уверившись в том, что Жюльетта не уедет, Пьер стал экономнее в выражении чувств. Теперь они тратят три-четыре дня на то, что в самом начале успевали сделать за несколько часов. Он даже нежность проявляет реже: когда женщина завоевана, можно особенно не усердствовать. Они не спят вместе. Ночью Жюльетта боится оставлять Анну одну, а днем присутствие в доме вездесущей Джульетты не позволяет их старым телам познать друг друга.

Мне не следует так наклоняться. Стоит на мгновение отвлечься — и я шмякнусь вниз, как бретонский блинчик. Куда подевался Пьер? Газетный киоск совсем рядом с домом. Он не торопится! Продолжает вести свою маленькую спокойную жизнь, пока я сижу тут взаперти с Джульеттой, которая все время за мной шпионит. Она слишком безупречна, чтобы быть честной. До чего любовно она гладила вчера кальсоны Пьера! Считает, что Анна принадлежит ей, как будто я сама вдруг превратилась в калеку! Разве это не прекрасно — жертвовать собой, ничего не ожидая взамен? Конечно, прекрасно! Таких дур, какой была я в двадцать два года, больше на свете нет.

Пьер вдовец, он богат, Джульетта не замужем и наверняка надеется, что ее час пробьет. У этой девицы своя корысть, я это сразу поняла, иначе она не стала бы так вилять бедрами.

Жюльетта теперь не в том возрасте, чтобы ревновать. Это чувство никогда не было ей свойственно, и сегодня она испытала его впервые — и снова слишком поздно. Когда-то даже женитьба Пьера не потрясла ее сверх меры: помогла смириться мысль, что она ему не пара. Но неужто Джульетта, эта бедная тридцатипятилетняя старая дева, смеет надеяться, что у нее есть права на такого мужчину, как Пьер?!

Анна открывает глаза. Сон разгладил ее лицо, придав безмятежность чертам. Жюльетта бросается к внучке, целует ее в волосы, чтобы не испачкать помадой. Бред какой-то: я накрасилась, чтобы выглядеть соблазнительной, и теперь не могу прижать к сердцу внучку. Анна протягивает руку к бабушке, промахивается и тыкает указательным пальцем прямо ей в глаз. Нестерпимая боль действует как спусковой механизм. Жюльетта отвешивает девочке пощечину, действуя вопреки здравому смыслу, который вопит, что Анна сделала это не нарочно, что ее попытка нежности — чудо, которому нужно радоваться.

Жюльетта впервые ударила свою ненаглядную малышку. В глазах у Анны на мгновение мелькает безумный страх, потом она теряет сознание.

Жюльетта горько плачет от отчаяния и боли, серые дорожки туши бороздят увядшие щеки. Как я могла поднять руку на беззащитного ребенка? У нее в этом мире никого, кроме меня, нет, а я так с ней обращаюсь. Жалкая, отвратительная старуха.

Дверь распахивается, и в комнате появляется Джульетта в белом фартуке — воплощенная добродетель. Объясниться женщины не могут, но Джульетта все поняла и без слов. Она отстраняет Жюльетту в сторону, действует просто, но эффективно, девочка приходит в себя, и Джульетта может заняться недостойной бабушкой. Она вытирает ей лицо, что-то шепчет на ухо, и Жюльетта чувствует, как доброжелательно настроена итальянка. Гроза миновала, Анна улыбается. Жюльетта сжимает ребенка в объятиях, баюкает с удвоенной нежностью, ужасаясь тому, что обнаружилось на самом дне ее души. Джульетта незаметно удаляется, тихо прикрыв за собой дверь.