Ибупрофен - Булат Ханов Страница 21

–Человек, как бы плохо о нем ни думали, все равно способен на приключения. Ведь что такое приключение по сути? Это готовность открыться новому и добровольно отказаться от прежних установок. Я вам сейчас расскажу, погодите.

Арнольд Валерьевич потребовал у официанта бутылку «Кампари» инарезку сицилийских апельсинов. Мы замолкли в ожидании увлекательной истории. Наш друг любил солировать в диалоге, и, по общему признанию, делал это бесподобно. В тесном кругу он сбрасывал оковы политкорректности и преображался.

–Мне тогда тридцать исполнилось,– начал он.– Я был молод, горяч, отчаян и мечтал посетить все страны на Земле. Даже в космосе хотел побывать, туристом. Как и любой беспечный мажор, я и не подозревал, что я всего лишь беспечный мажор. Но толковать об этом незачем, к тому же Социалистическая партия США до нас, слава богу, не дотянется.

В честь тридцатилетия я решил устроить себе затяжное путешествие по Европе с культурной программой. Начал с Британии. Полюбовался Лондоном, поколесил по замкам в Уэльсе, съездил в тур по шотландским вискокурням. В Глазго я познакомился по «Тиндеру» смолодой вдовой. По-женски умной, кокетливой и по-деревенски очаровательной. Мы катались по шотландской глубинке и ночевали в дешевых гостиницах. Тогда мне казалось, что я поражен в самое сердце. И одним утром, пока вдовушка спала, я то ли из эгоизма, то ли из банального инстинкта самосохранения умчался в Эдинбург. И оттуда ближайшим рейсом рванул в Нидерланды. Верите ли, с тех пор виски ни капли не выпил.

Арнольд Валерьевич махнул шот «Кампари» ипродолжил:

–Если что, под приключением я подразумевал не этот случай со вдовой. Это так, интрижка. Что-то прозрачное и предсказуемое.

–Типа как яхту арендовать,– сравнил кто-то.

–Скорее рыболовный катер. Короче, прошвырнулся я по Амстердаму, того попробовал, этого. Сами понимаете, доступные вещи быстро надоедают. Кто-то, может, полжизни копит, чтобы поехать в Голландию и присунуть элитной трансухе в тайной комнате с розовым освещением. А для кого-то это скука смертная. Я из вторых. В общем, памятуя о том, что путешествие у меня культурное, я покинул царство натасканных проституток и дешевой конопли. Меня ждала старушка Франция. Дама, как известно, настолько умудренная, что ей ничего не стоит притвориться невинной.

–Париж, круассаны, Лувр…

–А вот и нет. Я полетел в Ренн. Это запад Франции, регион Бретань. Там проживают потомки кельтов, переселившихся из Британии. На меня бзик напал. Я с какой-то радости рассчитывал услышать в Ренне бретонскую речь. В голове выстроилась цепочка: молодая вдова– Шотландия– кельтское наследие– бретонский язык. Конструкция шаткая хотя бы потому, что моя пара из «Тиндера» говорила исключительно на испохабленном английском и от кельтов переняла разве что веснушки.

Арнольд Валерьевич всосал сок из дольки апельсина и поморщился.

–Напрасно я бродил по Ренну и вслушивался в голоса прохожих. Никто там на бретонском не говорил. Из местных речей я извлек лишь новости о загадочном китайском вирусе, который родился из скрещивания панголина и летучей мыши. Да-да, вы правильно встрепенулись. На дворе стоял январь кризисного 2020 года. Зараза только появилась. Она плодила нервные смешки и слухи один чуднее другого– про секретные военные лаборатории, про многомиллиардный азиатский проект. Никто и представить не мог, что через полтора месяца запрут границы и установят тотальный надзор. Я тоже не придал значения угрозе. У новостников работа такая– истерию подогревать. Меня больше заботила шотландская вдова. Все-таки я ее бросил. Пусть по всем правилам, а бросил.

–В молодости так и бывает,– заметил кто-то из нас.– Ищешь многоразовые отношения. А когда найдешь, спасаешься от них со всех ног. Бежишь, чтобы затем маяться и жалеть.

–И спустя пятнадцать лет обнаруживаешь, что у тебя жена с широкой грудной клеткой и гормональными сбоями. И бежать тебе некуда.

Засмеялись все, даже женщины. Уж больно весело сострил Арнольд Валерьевич. Сам-то он, к слову, так и не женился.

–Когда достопримечательности в Ренне закончились, а устрицы надоели, я взял билет до Парижа. Направление, конечно, предсказуемое, да оттого не менее прелестное. Любопытный турист Парижем и за год не насытится. Я счел себя умеренно любопытным и на два месяца снял большую квартиру в Маре. Легендарный район, средоточие музеев и галерей. Настоящий магнит для художников, которые не только много воображают о себе, но и способны потянуть высокую арендную плату. Так было тогда. Теперь из-за социалистов и прочих отбитых леваков и лентяев нашему брату там появляться опасно. В Париже вообще и в Маре особенно.

–Ой, не сыпьте соль на рану, Арнольд Валерьевич!

–Да, давайте не будем о плохом.

Арнольд Валерьевич, усмехнувшись, погладил бородку.

–К счастью, у нас страшилки о Советском Союзе пока имеют эффект, а органы работают хорошо. Впрочем, вы правы, я сбился. Как и говорил, эта история про приключение. Поселившись в Маре, я целыми днями бесцельно гулял по восхитительным улочкам, жадно изучая лица, звуки, ландшафт. Сорил деньгами. Мне доставляло удовольствие думать, что еврики, потраченные мною, попадали сначала в один карман, затем во второй, в третий. Что они нигде не задерживались и не оседали мертвым грузом. Деньги умирают, если не путешествуют. Вечера я проводил на берегу Сены и вспоминал свою шотландку. Признаюсь, вспоминал не без некоторого напряжения. На женщин меня в те дни не тянуло, что нисколько не соответствовало духу города. В Париже шанс для флирта выпадает регулярно, хочешь ты того или нет. Я как мог этих шансов избегал.

–Тяжело вам приходилось,– сказали мы.– Вы и сейчас красавчик, а в те годы, наверное, всех ослепляли.

–Ослеплять не ослеплял, а девушки вокруг вились. Даже не требовалось достать кошелек, чтобы привлечь их внимание, которое так тяготило. Я жил в своем внутреннем мире. Не следил за временем, за днями недели. Искал себя, так сказать. В Маре мне полюбился еврейский квартальчик, живущий своей, отличной от арт-тусовки жизнью. Из поклонника средиземноморской диеты я буквально за два-три обеда превратился в рьяного фаната еврейской кухни. Какой в Маре подают хумус, какие неповторимые лепешки! А уж по сравнению с аутентичной шакшукой любая шакшука в Москве или Питере– это, простите меня, обычная яичница с помидорами.

Однажды вечером я забрел в этот квартальчик, чтобы отведать кошерной вкуснятины. Несмотря на ранний еще час, любимая закусочная оказалась закрытой. «Уж не от китайского ли вируса они прячутся?»– кольнуло меня подозрение. Затем все встало на свои места. Я против всяких правил наведался сюда в субботу.

–Ой, что это?– произнес за мною женский голос по-русски.

Я быстро обернулся. Мой взгляд упал на высокую блондинку в персиковом жакете и обтягивающих черных джинсах.

По правде, я неохотно знакомился с русскими за границей. Не то чтоб я узнавал их по походке, по выражению лица– в эпоху, когда заправляют транснациональные корпорации, все это чушь. Я в России-то русского могу с татарином или мордвином спутать. Триггером для меня выступал русский язык. Если слышишь за границей русскую речь и откликаешься на нее, сразу же сталкиваешься с таким замесом самодовольства, душевности и тупого недоумения, что мама не горюй. Стопроцентная гарантия, что тебе моментально начнут что-то лечить.