Словарь лжеца - Эли Уильямз Страница 21

И вновь ум Трепсвернона возвратился к попойке накануне вечером и причине головной боли, ибо текущая его жизнь определялась звоном в голове. Проследить историю сей конкретной мигрени означало пройти по следам Трепсвернона-вчерашнего, пока пробирался тот средь вечерней толпы, состязаясь за пространство между шляпами, плечами и накидками Лонг-Эйкра. Все это время на ум ему непрестанно взбредало слово каррибукция. Он громко разгрыз каштан, дабы слово от него отстало.

Ему не хотелось i) опаздывать или ii) быть там вообще, ибо сие означало бы празднование дня рожденья Фрэшема.

Вот только дополнительного внимания этому человеку и не хватало. Трепсвернон планировал пробыть там с полчасика, а потом извиниться и откланяться трезвым, осведомленным и освеженным сим упражненьем. Возможно, он бы направился затем домой и почитал там что-нибудь из поэзии или философии, либо же предпринял изученье истории искусств. Ему, однако, любопытно было посетить место встреч «Общества 1500 миль». Согласно приглашенью, членом общества можно было стать, лишь пропутешествовав требуемые 1500 миль из Лондона. Раньше Трепсвернон и слыхом не слыхивал о таком обществе.

Едва он обнаружил нужное здание вблизи Друри-лейн и осведомился о местонахожденье общества у суроволикого привратника в галстуке-бабочке, его сопроводили по коридору и ввели в ярко освещенную залу, облицованную дубовыми панелями. Всю ее горячили болтовня и звяканье браслетов о фужеры с шампанским.

Зала оказалась велика, однако Фрэшема в ней трудно было не приметить. В окруженье своих университетских друзей и сотрудников «Суонзби» сидел он в кожаном кресле Общества 1500 миль, обряженный в прекрасный серый костюм с ярко-розовой бутоньеркой, и вертел в руках портсигар. Фрэшем совершенно растерял свою былую пудинговую, буженинную объемистость, каковая в молодые годы его, наверняка служила преимуществом, если мчишь стремглав по полю регби или усаживаешься на первоклашку. Сибирь со всею очевидностью пошла ему на пользу – нынче казался он раздражающе пригожим замесом обветренной спортивности, на лице его пробивались тоненькие рыжие усики, а черные волосы навощены близко над ушами толстыми лакричными петлями.

Трепсвернон приветствовал Фрэшема рукопожатьем, вынудив себя выглядеть жовиально. Рукопожатье оказалось масляным и чересчур затянулось. Отчего-то Трепсвернону помнилось, что в этом виновен он сам.

– Трепсвернон!

– Фрэшем.

– Трепсвернон! Благодарю тебя, благодарю: двадцать семь младых лет! – ни с того ни с сего возопил хозяин празднества. Они по-прежнему трясли друг другу руки. Трепсвернон пялился на их скачущие вверх-вниз запястья. Фрэшема он поздравил с членством в обществе. – Ох, это. – Фрэшем сжал его руку туже и подался к нему головой. – Я сам учредил этот клуб по приезде. Перемолвился с дядюшкой… – Он приоткрыл ладонь, указывая на человека, сидевшего у окна с тем же самым видом обаятельной родовитости, что и у его племянника. От этого Трепсвернон впал в унынье – он-то в глубине души надеялся, что теченьем времени подобную манеру из Фрэшема вышибет.

Тот же продолжал, склонившись к нему чересчур близко:

– Нам с дядюшкой удалось оттяпать эти комнаты – неплохо для суаре, что скажешь?

Одним небесам известно, каково было предназначенье этих помещений до того, как Фрэшем и его дядюшка их присвоили для своего нелепого общества. На потолке просматривались призрачные желтые пятна от никотина, выдававшие исключительно мужское общество, и над креслами висели соответствующие неопрятные нимбы. По альковам были разбросаны картуши и черные статуэтки Гермеса с луковичными ягодицами. Предположительно Фрэшем добавил к этому кое-какой мелкий реквизит, дабы подтвердить претензию общества на эксцентричность: входя, Трепсвернон едва не споткнулся о стойку для зонтиков в виде слоновьей ноги. Кроме того, он был почти уверен, что у Фрэшема имелись какие-то родственные связи с Кью-Гарденз: те не презрели ссудить несколько образцов из своей Пальмовой оранжереи – по всей широте залы были разбросаны островки тростников и высоких трав в горшках, до того густые и пышные, что в них могла бы скрываться пантера.

Судя по тому, что Трепсвернон помнил из предшествовавших разговоров, дядя Фрэшема и их семейное состояние имели какое-то отношение к ревеню – ревеневому варенью, пресервам, консервам и конфитюрам, поставляемым по всему свету из семейного поместья. Трепсвернон никогда толком не понимал разницу между всей этой продукцией, но упор в ней неизменно делался на тошнотворную сладость и кислые загустители, от которых сводило зубы и сворачивался в трубочку язык.

– Итак, – произнес Трепсвернон, бодро, слишком бодро улыбаясь, хотя ужас уже припекал ему желудок оцепененьем. Он беспокоился, что если и дальше ему придется натягивать эту улыбку себе на лицо, уголки рта сойдутся на затылке и голова самопроизвольно отделится и укатится прочь. – Итак! – повторил он. – Ты не только член и учредитель, но и фактически единственный член «Общества 1500 миль»?