Левая сторона - Вячеслав Пьецух Страница 20

Когда жена пожаловалась Спиридонову на придурка с четвертого этажа, тот не долго думая выпил стакан коньяку, взял отвертку, вызвал лифт и поехал мстить. Он звонил в квартиру к Бурундукову и думал: «Пусть меня посадят, но я его замочу!» Бурундуков вышел к нему в спортивных штанах с лампасами и в вязаной женской кофте.

— Здравствуй, сука! — сказал Спиридонов. — Сейчас я буду тебя мочить!

— Проходите, — отозвался Бурундуков, и это отрешенное «проходите» подействовало на Спиридонова некоторым образом расслабляюще, так что у него почти пропала охота мстить. Он даже сделал усилие, чтобы не дать сползти с лица свирепому выражению, и вошел.

— Дома, как нарочно, никого нет, — добавил Бурундуков, — можете начинать.

— Что начинать-то? — спросил его Спиридонов и свирепое выражение его лица все-таки сменилось на просто сердитое, бытовое.

— Как что?! Вы же пришли меня это… уж не знаю, как по-вашему, короче говоря — убивать. Ну и убивайте! Классовая борьба — это кровь.

— Какая еще классовая борьба? Что вы там плетете? — сказал Спиридонов, перейдя на настороженное «вы».

— Самая настоящая классовая борьба! По одну сторону баррикад — работники, то есть мы, а по другую — жулики, то есть вы. И пускай вы меня сейчас убьете, все равно мы рано или поздно раздавим вашу «пятую колонну», которая методически подтачивает основы социализма!

— Знаете что, — сказал Спиридонов, — вы тут кончайте демагогию разводить! Ну, какой я, к чертовой матери, классовый враг?! Я деловой человек, вот я кто! Если бы таких людей, как я, назначали на ответственные посты, то через десять лет Америка боролась бы за экономическое сотрудничество с Востоком.

— Ну, это дудки! — сказал Бурундуков. — Деловые люди — это кто дело делает, а вы — деньги. По-настоящему, вы все душевнобольные, вот вы кто!

— Это почему же мы душевнобольные? — с обидой в голосе спросил Спиридонов и присел на стул.

— Например, потому, что вы время от времени садитесь в тюрьму из-за денег. Ведь это же курам на смех — сесть в тюрьму из-за денег, как вы не понимаете! Или вот еще что: вы все уверены, что умеете жить, а между тем вы представления не имеете о том, что значит жить! Вы как младенцы, у которых мир ограничен пределами песочницы и коляски, в то время как этот мир измеряется даже не двором, даже не улицей, даже не городом и даже не страной…

Спиридонов вытащил из кармана носовой платок, высморкался и сказал:

— Это идеализм и полный отрыв от жизни. Философия, одним словом, как говорится, без пол-литры не разберешься. Кстати, не найдется у вас пол-литры?

— Не пью, — буркнул Бурундуков и слукавил: на самом деле он попивал.

Спиридонову стало немного не по себе.

— Слушай, может быть, перейдем на «ты»? — предложил он из опасения, что дело принимает нежелательный оборот. — Тебя как зовут-то, блаженный ты человек?

— Павел, — ответил Бурундуков.

— А меня Серега.

Бурундуков с минуту пристально смотрел на Спиридонова, как если бы он намеревался его окончательно раскусить, а потом пошел в кухню, из которой он неожиданно принес початую бутылку водки и сковороду жареной картошки.

— Подогреть или так срубаем? — спросил он, показывая картошку.

— Так срубаем, — ответил Спиридонов, махнув рукой. Когда выпили по второму стакану и немного потыкали вилками в сковороду, Бурундуков накуксился и сказал:

— Жалко мне тебя, Серега, до слез жалко, потому что профуфукал ты бесценный дар жизни!

— Ну, это еще бабушка надвое сказала, — возразил Спиридонов.

— Нет, Серега, это определенно. У нормальных людей деньги всегда были чем угодно, но только не всем. Средством накопления, средством платежа, мировыми деньгами — только не всем. Так что погубил ты себя, Серега, без ножа зарезал и заживо закопал!

— Нет, это ты зря.

— Что — зря? Я вас не понимаю…

— Мы на «ты».

— Я тебя не понимаю. Что — зря?

— Да все! Может быть, ты только потому на меня критику наводишь, что у тебя денег нет.

— Поклеп!.. — с чувством произнес Бурундуков, пошатывая головой. — Если бы у меня были деньги, то знаешь, что бы я с ними сделал? Я бы купил грузовик конфет! Встал бы где-нибудь на перекрестке и раздавал москвичам конфеты за просто так. Писатель Ильф об этом очень мечтал.

— Ты думаешь, я так не могу? — сказал Спиридонов.

— Конечно, не можешь, потому что ты жулик и крохобор!

— А вот и могу!

— Нет, не можешь!

— А я тебе сейчас докажу, что могу. Ты думаешь, что барахло для меня все? что у меня за пазухой не русская душа?..

— Бумажник у тебя за пазухой, а не душа!

— Нет уж, это извини-подвинься! Давай поспорим на штуку, что я смогу?

— Штука, это что?

— Тысяча рублей.

— Ну, подумай своей головой: откуда у меня тысяча рублей?

— Действительно… Ну ладно, я и без тысячи докажу. Есть у тебя ломик?

Бурундуков подумал и сказал:

— Ломика нет.

— А палка покрепче есть?

— И палки нет. Но можно снять вот этот карниз, и Бурундуков указал головой в сторону карниза, на котором висели шторы.

Спиридонов внимательно посмотрел на карниз, вытащил отвертку и начал его снимать. Когда дело было сделано, они положили карниз на плечи и стали спускаться по лестнице с четвертого этажа. Ходу было максимум полминуты, но так как карниз то и дело заклинивало в пролетах, тащились они минимум полчаса. Во дворе Спиридонов отобрал у Бурундукова карниз, подошел к своей «Ниве», занес карниз над капотом так, как заносят цеп, и ехидно проговорил:

— Значит, не могу?

— Не можешь, — подтвердил Бурундуков.

Карниз обрушился на капот, сильно помяв его примерно посередине.

— Значит, не могу? — повторил Спиридонов и, не дожидаясь ответа, обрушил карниз на лобовое стекло.

Он корежил автомобиль еще минут десять, пока Бурундуков ему не сказал:

— Ну, хорош, Серега, я тебе верю. Теперь пойдем в мою квартиру громить, а то это будет несправедливо.

— А чего ее громить? — возразил Спиридонов. — Она у тебя и так хижина дяди Тома. Пойдем лучше мою громить, там для меня работы — ну, непочатый край!..

— Нет, твою квартиру нельзя, баба обидится.

— Она у меня вот где! — сказал Спиридонов, показывая кулак.

— В таком случае я не против.

Они обнялись и с песней пошли громить Спиридоновскую квартиру…