Прощай и будь любима - Адель Алексеева Страница 19

– Говори, что было дальше.

– Дальше? Жернова истории… – Виктор поскучнел.

– А все же?

Как вернуть прежний запал этому импульсивному человеку? Она вспомнила о Полине Степановне:

– Помнишь, ты говорил, что отец твой ее выручил, ее грозили умыкнуть? Где это было?

– Да-а… Тогда там временно воцарилась советская власть. Отец работал в наробразе…

Опять надо было его «оживлять»…

– Похоже, отец многому тебя научил?

Райнер вздохнул и постепенно опять разговорился:

– В 1935 году вышло постановление о всеобщем начальном образовании, понадобились учителя, и его взяли на работу. Мне он твердил: «Учись, это твой будущий хлеб…» Через год был опубликован проект Конституции, объявлено всенародное обсуждение. Отец знал гражданское право, стал писать к проекту Конституции замечания, потому что верил в здравый смысл, – люди тогда еще не боялись. Только кончилось это тем, что… Однажды за ним пришли, все в доме перерыли… Я был как загипнотизированный, лежал в кровати. Отец подошел и, уперев мне палец в лоб, дал мне последний урок: «Живи, крепись. Только то, что ты пробьешь вот этим собственным лбом, удастся в жизни…» Вот и все! Больше мы никогда не виделись… Ни переписки, ни вестей…

Так в те дни Тина впервые узнала то, от чего уберегли ее родители, школа, институт. Перед ней открылся другой мир – оказывается, у нее было как бы две родины: одна – дышащая энтузиазмом, счастливая, песенная, и другая – потаенная.

– Вот потому-то я в твоем доме и говорил, что думаю про нашего Усатого-Полосатого. Я свирепею, когда при мне его превозносят, и обуздать себя не могу!.. Хотя теперь неизвестно, кто придет.

– В анкете моей, – продолжал Виктор, – с тех пор появилось еще одно (кроме фамилии) черное пятно: сын врага народа… В 18 лет я подал заявление в военкомат, но меня не взяли: и возраст мал, и фамилия не та. В школе мне дали кличку «Фашист»! Как муха к липучке, прилипла она и не давала жить. Дядя, брат отца, сразу поменял фамилию на самую что ни на есть русскую – Петров – и ушел на фронт. Где он теперь – не знаю… А что касается Москвы, то мне запрещено в ней жить…

– И потому ты живешь в Калинине? Все это знает твоя хозяйка?

Он махнул рукой, помолчал и вдруг, опять загоревшись и «рубя» рукой воздух, заговорил:

– Отец завещал мне стать инженером. Велел быть последовательным, настойчивым, но я не выполняю его заветы… Дурак! Действительно какой-то Дон Кихот. Легкомыслие, чрезмерная горячность, страстность, а еще лень. – Он опустил голову. – Не унаследовал я от отца твердости духа. – Лицо его приняло какое-то жесткое, даже отчаянное выражение, и он чуть ли не закричал: – Поняла ты теперь хоть что-нибудь?

В каком-то диком исступлении он схватил Тину за талию и закружил.

– Не смей больше никогда так делать! – вырвавшись, тихо заметила она.

– Да? Эх ты, монашка! Жизнь у тебя что надо, а живешь так, будто в камере сидишь. Радоваться надо, ведь я к тебе неровно дышу.

– Ну и что? – пожав плечами, ответила она.

Они шли по аллее сада «Аквариум» некоторое время молча. Но вдруг Виктор (ох уж эти внезапности!) чуть не закричал:

– Я забыл! У меня есть к тебе предложение! Заманчивое – так что не откажешься!

– Какое еще предложение?

– Да не бойся, не утащу тебя в загс!.. Я пред-ла-гаю нам поехать куда-нибудь вместе. Как мой отец, отчаянно – в Азию, в Крым, на Кавказ?

Тина неопределенно покачала головой. Они приближались к воротам «Аквариума».

– Хорошая идея, правда? – наседал Виктор и в порыве восторга опять схватил ее руку.

И тут на фоне закатного солнца, бившего прямо в лицо, ей предстал… Саша! Вырисовывался лишь его силуэт, но она сразу узнала. И увидала, как из-за дерева навстречу ему бросилась какая-то девушка в синем костюмчике.

– Что ты, что ты? – тормошил ее Виктор – он не заметил Сашу.

Тина вспыхнула и окаменела… И сразу поспешила проститься с Виктором.

Дома она заперлась в своей комнатке и дала волю слезам. Чуть успокоившись, поднесла к лицу зеркало и долго, с отвращением рассматривала лицо: суровые, сросшиеся у переносицы брови, распухший нос, стянутые в косу волосы. И ты еще хочешь, чтобы тебя полюбил Саша? Дуреха, как говорит мама. В тебе нет ничего, что есть в мамочке, – ни красоты, ни хитрости, ни кокетства… И ничему ты у нее не научилась…