Не сегодня - завтра - Петер Штамм Страница 19

Разбудил Андреаса телефонный звонок. Он взглянул на часы, было пять. Немного подождал, потом снял трубку. Звонил агент по недвижимости. Сказал, что шансы хорошие. Кордельеры очень заинтересованы. Жена пыталась сбить цену, но он не поддался. На выходных, чтобы посмотреть квартиру, из Перпиньяна приедут родители жены. Будет ли он дома? Андреас ответил, что пока не знает.

— Я много таких людей повидал, — сказал агент по недвижимости. — Если квартира им нравится, то берут сразу.

Андреас очистил стенной шкаф в коридоре. Удивился, о скольких вещах он напрочь забыл. Целые коробки с записями, черновиками писем, документами. Он полистал их, почитал одно, другое, потом выбросил все, не задумываясь. Несколько старых, аккуратно надписанных аудиокассет Андреас оставил на дальнюю дорогу.

Нашел коробку с письмами и открытками от друзей, от матери. Письма, которые они присылали ему в армию, рассказывая о собственных буднях — болезнях, поездках за город, походах в гости. Последние следы минувшей жизни. Следы, которые ничего не значат, пустые слова. Письма от Фабьен лежали на самом дне коробки. Когда-то он собрал их, завернул в упаковочную бумагу и запечатал. Теперь сломал печать и прочел некоторые из них. Его поразило, насколько они бессмысленные.

Фабьен писала, что им задали работу по «Волшебной горе» Томаса Манна, читал ли он эту книжку? Они с друзьями побывали в ресторане, где едят руками, как древние галлы. Познакомилась с тремя американцами, которые хотели ее сфотографировать. Зачем она писала ему об этом? Как-то в октябре они с друзьями поехали в Нормандию и купались в океане, хотя вода была холодной. В другой раз она ела устриц и отравилась. Андреас удивился, сколько друзей и подруг Фабьен упоминает в своих письмах. К одному письму прилагалась фотография, на которой Фабьен стояла посреди группы юношей и девушек. Все нацепили пестрые бумажные шляпы и пьяно улыбались в объектив. На обратной стороне снимка было написано: «Веселого Нового года». Веселого Нового года, который давно прошел, не оставив никаких воспоминаний. Он снова завернул письма Фабьен в упаковочную бумагу и положил их на стол. Остальные выбросил.

В другой коробке он нашел свои старые ежедневники, маленькие гармошки, в которых каждому дню отводилось по строчке. Настоящих дневников он не вел никогда, мысль записывать что-то из своей жизни казалась ему абсурдной. Сохранились только эти гармошки, в которых года подытоживались с помощью ключевых слов — имен, встреченных им людей, названий курортов, дней рождения, экзаменов и походов к врачам. В первые парижские годы он записывал и названия всех увиденных фильмов, всех ресторанов, в которых ему приходилось бывать. Но со временем ему это надоело. Тем более что он стал ходить в одни и те же рестораны, а в кино смотрел не заслуживающие упоминания фильмы. С Надей и Сильвией он встречался так часто, что не имело смысла записывать их имена. В последние годы в ежедневниках появлялось все больше пустых месяцев, не оставивших никакого следа. В одном из них лежал список всех женщин, с которыми переспал Андреас. Он начал читать имена. Кого-то забыл, кого-то вспоминал только после долгих раздумий. Список уже давно не обновлялся, он дополнил его несколькими именами, потом скомкал и выбросил.

Один список из многих, подумал он. Его жизнь была бесконечной чередой школьных уроков, сигарет и застолий, киносеансов, встреч с безразличными ему любовницами и друзьями, несвязным списком малозначимых событий. Когда-то он бросил попытки придать всему этому цельную форму, отыскать эту форму. Чем бессвязнее становились события его жизни, тем легче ему было заменять одно другим. Порой он казался себе туристом, бегло осматривавшим достопримечательности города, даже названия которого он не знает. Одни начала, не имеющие ничего общего с концом, со смертью, которая не значит ничего — лишь то, что его время истекло.

На выходных родители госпожи Кордельер осмотрели квартиру. Она им понравилась, и в тот же день был заключен предварительный договор. Кордельеры решили заново перекрасить все стены и отциклевать полы. Мебель они брать не захотели.

Агент по недвижимости объявил, что окончательный договор можно будет подписать лишь через полтора месяца. Андреас сказал, что через несколько дней съедет с квартиры и отправится за границу. Агент предложил ему оформить доверенность, чтобы кто-нибудь мог представлять его интересы у нотариуса. Деньги ему переведут сразу по заключении договора.

В понедельник за мебелью приехал старьевщик. Когда он начал упаковывать статую Дианы, Андреас сказал, что эту вещь он хочет оставить себе. Старьевщик заявил, что она ничего не стоит. За мебель он предложил какие-то гроши. Андреас из принципа поторговался и немного поднял цену.

Теперь все его имущество помещалось в одном чемодане, в том самом красном чемодане из кожзаменителя, с которым он приехал в Париж восемнадцать лет назад: немного одежды, туалетные принадлежности, спальный мешок, письма Фабьен, аудиокассеты и две сохраненные им книжки. Он даже не стал брать записную книжку с адресами знакомых. Ощущал себя свободным, избавившимся от ненужного груза. Ему казалось, все эти годы он проспал, онемел, как часть тела, долго находившаяся без движения. Он чувствовал ту сладостную боль, какая бывает, когда кровь снова приливает к руке или ноге. Он еще жил, еще двигался.

Андреас ночевал в квартире последний раз. Лег на пол в спальный мешок, как делал в первые дни своего пребывания здесь, и, как тогда, квартира показалась ему чужой и необжитой. Спал он плохо. Проснулся на рассвете. Встал и начал бродить по комнатам. Его шаги гулко отдавались в пустоте, а кашель приобрел угрожающий отзвук. Андреас подошел к окну и открыл его. Ночью моросило, и все цементные плиты стали одинаково черными и блестящими. Он закурил сигарету и выкурил ее до конца, хотя она показалась ему противной. Смотрел на дрозда, прыгавшего с ветки на ветку. Когда он закрыл окно, дрозд испугался и улетел. Андреасу хотелось еще немного побыть здесь, чтобы проститься с квартирой, которую он больше никогда не увидит, но внезапно у него пропал к ней всякий интерес. Нельзя с чем-то или кем-то проститься, подумал он. Последний взгляд был таким же, как первый, воспоминание — одной из многих возможностей.

Он завернул статую в снятую вчера занавеску. И ушел из квартиры, не оборачиваясь. В почтовом ящике лежало несколько рекламных проспектов и письмо, которое он взял, не взглянув на имя отправителя. Надо сообщить на почту о своем отъезде, подумал он, однако нового адреса у него не было, он не знал, где остановится. Наверно, письма будут отсылать обратно с маленькой пометкой: «Адресат переехал».

Ключ он, как и договаривались с агентом по недвижимости, бросил в почтовый ящик. Когда дверь подъезда захлопнулась, он некоторое время постоял, не зная, куда идти. Наконец пошел тем же путем, каким в последние годы ходил едва ли не каждый день. Вниз по улице к бульвару Клиши. Снял в банке все имеющиеся у него сбережения. Потом отправился дальше, не сворачивая, до бульвара Мажента, а оттуда до Северного вокзала. Проходя мимо больницы, он немного ускорил шаг, словно боялся, что кто-то может узнать его и остановить. За вокзалом к нему обратилась женщина примерно того же возраста, что и он.