Юбка - Олег Нестеров Страница 19

Она уже собиралась разворачиваться и уезжать, но тут помог молодой парень, на вид ему не было и тридцати. Потомственный архитектор, Альберт Шпеер отвечал за подготовку места действия.

Он ее сразу узнал, без стеснения вспомнив, как студентом вырезал ее фотки из журналов и вешал на стены. Лени улыбнулась и рассказала, что тоже однажды вырезала его снимок из газеты, совсем не зная, кто он такой.

– Но почему? – удивился он.

– Просто у тебя красивая головка. А я коллекционирую фактурных людей для своих будущих фильмов, – улыбнулась Лени.

Альберт сразу дал ей совет:

– Лени, не сдавайся. Борись. Не дай себя сожрать.

И прислал оператора – молодого парня с ручной камерой. Потом нашлась пленка. Она одолжила денег у отца, и работа началась. Настоящим фильмом, правда, все это не стало, не было ни времени на подготовку, ни продуманного плана. Получилась разведка боем – ровно через год Лени снимет здесь свой киношедевр «Триумф воли».

* * *

В декабре 1933 года ей неожиданно позвонил повар Гитлера, господин Канненберг, – вот уж кого она совсем не ожидала услышать.

– Вы можете прямо сейчас приехать в рейхсканцелярию? Понимаю, что мой звонок экзотичен, тем более в столь позднее время, но фюрер очень хочет вас видеть.

Лени насторожилась.

Неделю назад к ней неожиданно пришел Рудольф Дилс, шеф Тайной государственной полиции – GESTAPO.

У него было лицо, вполне подходящее для какого-нибудь американского вестерна, он был молод, приятен собой и наверняка имел успех у женщин. Однако в известии, которое он сообщил, ничего приятного не было: ее жизнь в опасности, и, по поручению рейхсминистра Геринга, он вынужден взять Лени под защиту. Объяснил он все просто. Фюрер высоко ценит ее как художника и, поручив снимать фильм о съезде, спровоцировал настоящую бурю среди партийных функционеров, годами ожидающих подобного задания. То, что Гитлер преклоняется перед Лени, вызывает зависть и раздражение. Ходят слухи, что она его любовница, а это, в сочетании с ее умом и независимостью, крайне опасно. Есть все основания полагать, что Лени будет на него серьезно влиять.

Дилс сообщил, что недавно был подготовлен документ, который прошел все инстанции и лег на стол фюреру, – в нем утверждалось, что мать Лени – еврейка. Фюрер в ярости смахнул его со стола.

– И как долго я буду под вашим… колпаком?

– Пока мы не вычислим всех тех, кто за этим стоит, – ослепительно улыбнулся главный гестаповец.

После всего этого Лени стоило хорошенько подумать, ехать ли к Гитлеру в столь поздний час. Тем более, что ей было абсолютно неясно – ради чего такая внезапность.

Но через полчаса она уже мчалась по направлению к Вильгельмштрассе, наспех надев свою любимую юбку и простую белую блузку.

Причина оказалась проста. Гитлера сватали. В тот вечер в Берлине устраивали большой бал, организовывал его, конечно же, доктор, – туда, помимо деятелей искусств, пригласили самых красивых женщин Германии. Это был отличный способ познакомить фюрера с дамой, способной благотворно на него воздействовать. Иными словами, это был всегерманский слет невест, и Лени, конечно, туда не пригласили.

Гитлер нервничал: одно дело, когда вокруг красивые девушки, другое – когда ему пытаются кого-то навязать. В последний момент он отказался ехать на бал. Сидел в одиночестве и попросил Канненберга, который принес ему чай, связаться с Лени.

Весь этот вечер Гитлер, как заведенный, произносил перед ней монолог: о годах своей молодости, о матери, о том, как не стал художником. Он говорил о том, что хочет видеть свою страну здоровой и независимой.

У Лени не было никакой возможности его прервать. Да и не хотелось.

От съемок следующего партийного съезда отбиться не удалось. Поняла это Лени, приехав в Нюрнберг за две недели до события. Гитлер был категоричен: у него есть все основания просить у нее шесть дней для этой работы. То, что она не может отличить СС от СА, даже к лучшему, – ему нужен не скучный партийный кинодокумент, а художественное произведение. Лени догадалась: осознавая всю силу воздействия кинематографа, он просто захотел запечатлеть свой образ для потомков. И сделать это должен был тот, кому он доверял.

Видя, что ситуация безвыходная, Лени выдвинула два условия, не забыв уточнить, что работа займет не шесть дней – монтаж может продлиться и полгода.

Первым условием было – предоставить ей полную творческую свободу. Никакого давления, никаких сроков. Она будет делать фильм таким, каким захочет.

Второе условие было еще категоричнее – больше никогда, ни при каких обстоятельствах она не будет снимать заказных лент.

Условия были приняты.

Эта работа сильно отличалась от той, что была год назад. В съемочной группе было 170 человек, и все расписали заранее – где и как снимать. Концепция была радикальной: съемки только в движении, камера не должна быть статичной. Из-за спины пилота, позади фюрера в машине – придумывали сотню разных ракурсов. Для этого Лени решила поставить рельсы для камеры везде, где только можно, – даже на длинном балконе отеля и вокруг трибуны, с которой Гитлеру предстояло выступать перед шестьюдесятью тысячами парней и девушек из Hitler-jugend.

Подобным образом кино еще никогда не снимали, а уж тем более – документальное. Лени даже заставила операторов практиковаться на роликовых коньках, что те делали с нескрываемым удовольствием. Альберт помог установить крохотный подъемник к флагштоку высотой 38 метров, и в результате появились просто-таки выдающиеся кадры.

Нельзя сказать, что все прошло как по маслу, но в итоге, впервые в жизни, Лени почувствовала вкус к съемкам реальных событий.

Фюрер сдержал слово. Была полная свобода. Но когда к нему приехала делегация Вермахта и пожаловалась, что в будущий фильм кадры с военным руководством не войдут, как не имеющие художественной ценности, он все же вызвал Лени и мягко попросил включить отрывок с генералами. Это было политически необходимо: Вермахт впервые принимал участие в партийном съезде, с ним только-только все стало налаживаться, а тут на тебе – в корзину.

Лени ничего не хотела слушать. Вскочила, и даже топнула ногой в сердцах:

– Этого я не могу сделать!

Тут уж фюрер не на шутку разозлился:

– Вы что, забыли, с кем разговариваете?!

Лени стояла на своем. Гитлер скрипнул зубами, назвал ее упрямой ослицей, – но деваться было некуда.

Прошел год. На рождественские каникулы она ехала в Давос, кататься на лыжах, и фюрер попросил ее о встрече – благо поезд шел через Мюнхен.

В одиннадцать утра Лени оказалась перед невзрачным домом на Принц-Регентплац. Квартира была на третьем этаже. Ей открыла экономка, фрау Винтер, и проводила в комнату.

Там было пусто и неуютно, Гитлер сидел за круглым столом с кружевной скатертью, вокруг стояло несколько венских стульев, книжная полка – вот и все убранство.