В поисках утраченных предков - Дмитрий Каралис Страница 19

Братья держат под руки отца. По их щекам медленно катятся слезы. «Почему я не взял его пожить к себе? — хмурится Феликс. — Ведь ему было так тяжело в этом аду, где две комнаты на восемь человек…»

«Зачем я позволял, чтобы мне звонила эта глупая театралка Ядвига Янцевна? — низко опускает голову отец. — Она бы никогда не смогла заменить ему мать. А он был такой ранимый. Прости, сынок…»

Я вытирал слезы и пытался проглотить комок в горле. Да! Надо повеситься. В ванной. Когда все лягут спать…

Какой же я был идиот.

…Потом я лежал на диване лицом к стене, горела настольная лампа, и отец тихо ходил по комнате, останавливаясь и прислушиваясь. Есенина из меня не получилось. Мне было стыдно, и я делал вид, что сплю. На кухне шептались сестры.

Женщина с высоким голосом вскоре перестала звонить нам, и однажды, когда уже пришла весна и мы с отцом резали над тазиком проросшую картошку, подготавливая ее к посадке на огороде, он долго молчал, с хрустом разрезая клубни и хмуро разглядывая их, и сказал неожиданно тяжелым голосом: «Неужели ты думал, что я маму забыл? Не забыл, Иван Иванович…» И отложив блеснувший солнцем нож, пошел курить на кухню. Я слышал, как он открыл там кран и взял из сушилки чашку.

Да, уникальный я был идиот…

Я захожу с дровами в избушку и топаю валенками, чтобы стряхнуть с них снег. Феликс рассказывает, как он пытается вытравить из своих сотрудников рабскую философию. Молодцов, оседлав стул, с улыбкой слушает его. Он любит Феликса, я знаю. Я тоже люблю, хотя и всякое бывало: братья.

Мы начинаем укладываться спать. На улице метель, и завтра нам придется туго. Будем вновь разгребать дорожки, протаптывать тропинки и вытаскивать из-под снега бревна. Феликс, позевывая, листает журнал «ЭКО». Он обещает еще часок приглядеть за печкой.

Я снимаю с веревки нагревшийся спальный мешок, желаю всем спокойной ночи и иду в прохладную, примыкающую к кухне комнату. Мне хочется побыть одному.

Комната маленькая, сыроватая, с отставшими от стен обоями, но летом уютная и привлекательная — в ней стоит зеленоватый мрак и прохлада. Она зовется девичьей.

Ее выстроили для себя сестры. Я помню, как, замотав головы платками, они тюкали трамбовками хрустящий шлак, который сыпал в опалубку вперемешку с бетоном отец. Наверное, помогали и Феликс с Юркой, но я вижу только сестер — они стоят на высочайших, как мне кажется, лесах и, точно заведенные, мелко кланяются стене: в руках у них колотушки. Отец выскребает из железного корыта цементный раствор. Меня используют для мелких поручений, и я нетерпеливо жду, когда мне разрешат залезть наверх, приподнять за блестящие ручки обрубок бревна и шлепнуть им во влажно хрустящий шлак.

Сестрам, когда они строили себе отдельную комнатку, было пятнадцать и девятнадцать. Какие девицы будут сейчас тюкать трамбовками, чтобы построить себе комнату? Да никакие не будут.

Я ложусь на скрипучий диванчик, гашу свет и думаю о том, что есть наказания, которые посылает судьба, и есть испытания, которыми она проверяет человека на стойкость. И надо уметь различать их, чтобы не впадать в панику. Где-то я читал такое…

Чем были для моей матери смерти троих детей, блокада, тюрьма Феликса, послевоенная голодуха, безденежье и многое другое, от чего мать седела, но не сгибалась?.. Наказанием? За что?

Испытанием? Но сколько можно испытывать… И самое главное: во имя чего, если мать умерла рано, еще полная сил?

А быть может, это пример мужества, поданный нам, оставшимся жить? Не надо помнить всегда — это невозможно. Хоть иногда вспоминайте. И вы поймете, что ваши нынешние беды — не беды. А лишь неприятности, огорчения. Беда — это другое…

Мы строим дом.

В апреле, когда тропинки в снегу уже чернеют землей и с грядок сползает зернистый искрящийся снег, приезжают наши сестры и жены.

Надежда начинает ахать еще от калитки, дивясь новому срубу и размаху строительства.

Вера, обходя талые лужи и ступая на щепки, оглядывает со всех сторон уже законопаченный сруб и качает головой:

— Ну, вы, мужики, даете! Ну, вы даете! А какой большой!..

— Саня! Это вы все сами? — не верит своим глазам Надежда. — Когда же вы успели? Ой, какие вы молодцы. Надо же…

Пока идет осмотр строительства, мы гордо, но сдержанно улыбаемся и даем пояснения. Конечно, мы ждали этой минуты, когда наши женщины приедут и ахнут. Приятно чувствовать себя мужчинами, которые могут построить дом.

— Молодцы, молодцы!..

— Когда же они успели? Вроде и ездили не так часто…

— Ну да, не часто! Я уже и забыла, когда мы с Саней в кино последний раз ходили. То он на работе допоздна, то здесь.

— И главное, бревна-то какие толстые, смотрите. Настоящий рубленый дом!

— А как комнаты будут расположены?

— Надо ведь еще старый сломать. Нет, за это лето им не успеть. Не успеть вам, Феликс?..

— А второй этаж будет?

Феликс стягивает с себя грязный свитер, не спеша вешает его на сук рябины и неожиданно подхватывает жену на руки.

— Что ты делаешь? — пугается Лиля.

— Хочу показать тебе стройку! — Феликс шлепает сапогами по лужам, удаляясь к углу сруба.

— Феликс, прекрати! — Лиля обхватывает его шею и пытается быть строгой: — Поскользнешься…

Феликс обносит жену вокруг дома и ставит на сухое место.

— Поняла, чем мы тут занимались! — задорно смотрит Феликс. И вытирает губы ладонью.

— Колоссально! — Лиля роется в сумочке и отворачивается к калитке. — Настоящая вилла!..

Мы все немного завидуем отношениям Феликса и Лили. Они работают в одной лаборатории, вместе написали книгу, у них гостеприимный дом и много друзей. Лиля, похоже, давно смирилась с неожиданным характером мужа, принимает его таким, как он есть, многое прощает и, наверное, владеет неведомым нам ключиком к сердцу Феликса.

И тем большей неожиданностью будет то, что произойдет у них через два года.

Надежда продолжает виться около Сани и сыпать вопросами о будущем устройстве дачи. Саня обнимает ее за шею и смотрит с улыбкой:

— Надежа, знаешь, как у нас на стройке говорят? У нас говорят: неоконченную работу дураку не показывают. — Он чмокает ее в висок. — Давай обед организовывай. Потом все увидите.

…Эта присказка потом чуть не выйдет нашему зятю боком.

Когда Молодцов станет главным инженером крупного строительного треста и к нему на объект приедет большой областной начальник с лунообразным лицом, Саня скажет про неоконченную работу и дурака после надменного выговора по мелочам. Он спокойно выслушает все дилетантские упреки, улыбнется и скажет. Но попросит не относить на свой счет, просто у строителей так принято говорить. Управляющий трестом после отъезда гостей тяжело опустился в кресло: «Ты представляешь, с кем ты пошутил? Ведь нас с тобой уволят…»