Я и Она. Исповедь человека, который не переставал ждать - Николас Монемарано Страница 19

– Что ты имеешь в виду?

– Если случайностей не существует, тогда зачем ты здесь?

– Я пыталась найти тебя.

– Ладно, но это – причина для тебя. А что ты должна сделать здесь для меня ?

– Выгуливать твою собаку.

– А что еще?

– Устроить тебе автомобильную аварию.

– Если ты полагаешь, что мне суждено было попасть в эту аварию…

– Я научилась этому у тебя – из твоих книг.

– Я больше в это не верю. – Я нажимаю кнопку, которая увеличивает подачу морфина в мою кровь. – Теперь ты – учитель, я – ученик. Расскажи мне, почему я должен был попасть в эту аварию.

– Каково это? – спрашивает она. – Я имею в виду, ты видел свет или что-то в этом роде?

Я нажимаю на кнопку с морфином, нажимаю снова, нажимаю снова.

– Каков смысл всего этого?

Она смотрит на листок бумаги, зажатый в ее руке.

– Глория Фостер, – говорит она.

* * *

Она выгуливает собаку, готовит для меня, приносит мне зубную щетку и чашку, чтобы сплевывать. Предлагает умыть меня, и я благодарен ей, но прошу вместо этого помочь мне добраться до раковины, где протираю лицо, руки и грудь мягкой мочалкой. Она перечитывает мои книги, делает заметки на полях. Курс повторения пройденного, как она это называет. Всякий раз забывается и начинает читать параграф вслух, я напоминаю ей этого не делать.

– Как забавно, что ты прямо рядом со мной – я имею в виду, ведь это же ты – и я сижу тут, читая твои книги!

– Я уже не тот человек, который писал эти слова.

– Прежний ты мне нравился больше.

После паузы:

– Это была шутка, ты же понимаешь.

Врач выдал мне распоряжения: две недели постельного режима; никакого вождения месяц; никакого напряжения, никакого стресса. Чего ожидать: головных болей и тошноты. Что возможно: головокружение, двоение в глазах, звон в ушах, депрессия, перепады настроения, потеря памяти, чувствительность к свету и неверное понимание, хотя я не понимаю, как именно я должен решать, верное у меня понимание или нет. Если я ощущаю головную боль, которая длится больше суток, или не реагирует на медикаменты, или становится острой, я должен позвонить. Если у меня будет потеря памяти или спутанность сознания, я должен позвонить. Если мне будет трудно дышать – помимо нормальной затрудненности, которой следует ожидать при сломанных ребрах, – я должен позвонить немедленно. Что касается остального – покой, покой, и еще раз покой.

Моя машина восстановлению не подлежит, так что Сэм каждый день ездит на своей машине на рынок за газетой. Я третий день дома, и она отсутствует три часа. Предполагаю, она поехала в книжный магазин или собирается купить еще что-то из одежды, но она возвращается, держа в руках кипу бумаги. Она ездила в библиотеку, чтобы воспользоваться Интернетом. И обнаружила в США более трехсот Глорий Фостер.

– А Бог подсказал тебе ее второе имя?

– Бог ничего мне не подсказывал.

– Хорошо, тот ангел, или призрак, или голос, который поведал тебе имя и фамилию, случайно, не упомянул ее второе имя, или хотя бы инициал?

– Я рассказала тебе все, что знаю.

– И что, никакого адреса?

– Нет.

– Даже штата?

– Нет.

Тогда она обращается за помощью ко мне прежнему. Она посылает вовне свое намерение – используя пошаговый процесс, о котором я писал в «Повседневных чудесах», – чтобы получить нужную ей информацию и найти Глорию Фостер. В течение трех дней она медитирует по часу утром и по часу вечером, ожидая, что к ней придет сообщение. Как оно придет – не имеет значения; это может оказаться что-то прочитанное ею, реплика проходившего мимо незнакомца, фраза или даже единственное слово, которое возникнет в ее мыслях, словно кто-то другой вложил его в них.

К Сэм оно приходит как короткий, но очень яркий сон; она уверена, что он содержит информацию, о которой она просила.

– Дом с террасой, а за ним – кладбище.

– Это мой дом, – говорю я. – Тот, в котором я вырос – в Квинсе. Там живет моя мать.

– В этом доме живет Глория Фостер.

– Откуда ты знаешь?

– Мне сказал брат.

– Твой умерший брат?

– Он гулял по кладбищу, – объясняет она. – Это точно был он, но выглядел так, как выглядел бы сейчас, если бы остался жив. Плотнее, те же волнистые волосы. По-прежнему красивый.

– Что он говорил?

– Он то и дело швырял камешками в этот дом, но камешки превращались в головки одуванчиков. Они ударялись в заднюю стену дома, и пух рассыпался, как свет.

– И, как ты поняла, это значит, что Глория Фостер живет в том доме?

– Ты не обязан верить в то, что я говорю, – говорит она. – Однако должна тебе сказать, что я собираюсь найти ее, даже если ты этого не хочешь.

– И все только потому, что человек, которого ты знать не знаешь, произнес ее имя, когда вернулся к жизни.

– Я знаю тебя.

– Ты знаешь его , – я указываю на книгу, лежащую у нее на коленях.

– Ладно, значит, я знаю его, – соглашается она. – Может быть, его-то я и возьму с собой. Что так, что сяк, я собираюсь ее найти.

– Несмотря на то, что это никак не связано с вами.

– Мой брат был в этом сне, – возражает она.

– Твой брат мертв.

Она стягивает бинт с носа, сначала медленно, потом одним быстрым рывком. Ее глаза наливаются слезами.

– Прости, – спохватываюсь я.

– Мертв он или нет, это как-то связано с ним.

– Хорошо, но как это связано со мной?

– Твои книги так мне помогли – а потом ты исчез. Ходили слухи, что ты перестал верить в то, что писал.

– Ну и что?

– Но ведь то, что ты писал, – правда, – говорит она.

– И ты собираешься снова заставить меня уверовать?

– Я знаю только, что нам необходимо найти Глорию Фостер.

– Почему нам ?

– Ты – тот, кто произнес ее имя, – говорит она.

– Теперь у тебя есть имя, и я тебе больше не нужен.

– Да ладно, – отмахивается она. – Разве какая-то часть тебя не верит по-прежнему?

– Верит – во что?

– В то, что закон притяжения действует. В то, что наши намерения действительно обладают силой.

– В мои намерения не входило ничего из этого – ни автомобильная авария, ни сломанные ребра, ни ты.

– Иногда свои намерения не осознаёшь, пока они не проявятся.