Неаполь, любовь моя - Алессио Форджоне Страница 19

Испанка посмотрела на подругу. Спросила:

– Yo?

– Ты. Есть парень? – настаивал Русский, потом вытянул указательные пальцы и сцепил друг с другом на манер цепочки.

– No te entiendo, – ответила ему испанка.

Я сказал Русскому, что «парень» будет «comprometida», а он заявил, что не собирается выставлять себя идиотом с моей подачи.

– Клянусь, чем хочешь, – сказал я, потом засмеялся, и Русский тоже засмеялся, решив все равно не верить мне.

Испанки смотрели на нас удивленно.

– Guapa, – сказал я. – Mi amigo aqui quiere saber si tu estás comprometida.

– Yo? No, – ответила она со смехом.

– Мадонна, – прошептал Русский, прижал к губам стопку водки, прежде чем выпить.

Девушки положили на стол пакеты с табаком, не переставая болтать. Одна упаковка была зеленой, с надписью «Голден Вирджиния», на второй было написано «Пуэбло». Мой пакет лежал у меня в кармане.

– Что она говорит? – спросил Русский.

Я сказал, что она собирается сходить с подругой в туалет, Русский спросил, правда ли это, я ответил, что нет.

– Мы тут, – сказал он испанкам. – Nojo, – и он указал на нас обоих, – aspettamos тут. Понятно?

– Идем? – спросил я, как только спины девушек скрылись на лестнице, ведущей к туалету.

– Ты шутишь? – заспорил Русский. – У них есть номер в гостинице, точно.

– Нет, – сказал я. – Идем, пожалуйста.

– Нет, нам повезет!

– Нет, Русский, идем отсюда.

Он ответил, что я должен выбросить такие мысли куда подальше. Посоветовал лучше взять еще одну бутылку пива.

– Я ухожу, и ты пойдешь со мной, – сказал я.

– Нет, – ответил он.

– О’кей, тогда я поеду на автобусе.

– Удачи.

– Пока. – Я пожал ему руку.

Он подмигнул мне.

Я встал. Застегнул пальто, засунул руки в карманы. Посмотрел на Русского, тот посмотрел на меня. Я обошел вокруг стола и снова посмотрел на него, на лице Русского появилось недоумение.

– Попрощайся с ними за меня, – сказал я.

Вытащил руки из карманов и взял две пачки табака, которые принадлежали испанкам. Засунул их в карманы пальто и выбежал из бара. Бежал я, потому что был уверен – Русский последует за мной.

– Эй, вернись! – крикнул он. – Стой!

Но я продолжал бежать, и он был вынужден бежать следом.

Переулок закончился, я повернул на улицу побольше и, задыхаясь от бега, засмеялся.

– Стой, я сейчас умру, стой! – услышал я крик за спиной, но остановился, только когда добежал до виа Сан Себастьяно.

– Я сейчас сдохну… точно, – выдохнул Русский, едва поравнявшись со мной, уперся руками в колени, черная улица за его спиной была абсолютно пуста.

– Я сэкономил 11 евро, – сказал я, обращаясь к этой пустой улице.

– «Голден Вирджиния» стоит больше. – Русский никак не мог отдышаться.

Я вытащил табак из кармана и открыл пакет. Взял щепотку, завернул в бумагу.

– У тебя еще хватает смелости курить? – спросил он.

Мы перешли пьяцца Джезу, и в желтом свете фонарей впереди стали видны военный джип и фигура солдата рядом, в камуфляжной форме, с пурпурным беретом на голове. В руке солдат держал длиннющую винтовку. Я спросил у Русского, чувствует ли он себя в большей безопасности с таким соседством.

– Да насрать, – ответил он.

Когда мы подошли ближе, солдат обернулся, и стало видно, что он очень молод, гораздо моложе нас, и дрожит от холода. Я подумал, что ему стоило бы лучше учиться, чтобы не умирать тут от холода. Потом заметил, что еще двое солдат спят в джипе, а у этого, под фонарем, нет даже намека на бороду. Я предположил, что это новобранец и с ним плохо обращаются. Может быть, он родом из какого-то богом забытого городишка в Калабрии, у его родителей не было денег, чтобы послать его учиться, а ему не хватило совести сидеть у них на шее. Мне стало стыдно. Я подумал, что не имею право осуждать этого парня, он, по крайней мере, не крадет табак у других людей.

Мы прошли мимо солдата с джипом. Я достал из кармана пакет «Пуэбло» и отдал Русскому.

– И в горе, и в радости, – сказал я ему.

Русский посмотрел на меня изумленно, как будто не понял, что произошло.

Спина еще немного болела, но ничего серьезного. Я проснулся, потому что под моим окном кто-то орал. За жалюзи плескался утренний свет. Я встал и открыл окно, оставив жалюзи опущенными. Потом пошел на кухню. Попил. Съел два пирожных с шоколадом. Зашел в ванную комнату. Заткнул ванну пробкой и открыл воду. Вернулся в спальню, взял чистое белье, потом свитер, майку и джинсы. Прихватил с собой книгу. «И узре ослица Ангела Божия» Ника Кейва. Я уже много раз пытался читать ее, но не продвинулся дальше сотой страницы. Снова зашел в ванную комнату. Сложил одежду в биде. Налил в воду зеленую пену для ванн, сел на бортик, глядя, как вода прибывает, с шумом взбивая пену, все пышнее и пышнее. Когда ванна набралась наполовину, я разделся. Пижаму, все еще чистую, кинул под раковину, грязные трусы – в коридор, потом закрыл дверь. Сунул ноги в воду, их обожгло. Я сел, жжение распространилось дальше. Лег, и пена лизнула подбородок. Я закрыл кран. Открыл книгу. «Аните» было написано на первой странице.

Вначале шел отрывок из Библии, я ничего не понял.

Стал читать дальше:

«Пролог. Три неопрятных сестрички-вороны кружат в неспокойном небе, покрытом синяками и ссадинами, идут след в след, рассекая густые клубы дыма, чертят быстрые круги – за кругом круг, за кругом круг».

Я на всякий случай перечитал, и отрывок мне снова не понравился. «Неопрятные» вместо «неопрятных». Точка после «ссадин». «Чертят быстрые круги – один, второй, третий». Я перечитал со своими правками, и мне показалось, что так лучше, я почувствовал себя даже немного счастливее.

«Долгие годы ничто не омрачало синеву небес над долиной, но ныне, Богом клянусь, небо словно взбесилось. Со всех сторон наползают тучи, похожие на доисторических ящеров. Безликие, они разевают пасти, корчатся, умирают и рождаются вновь».

Второй абзац надо было стереть, а потом переписать заново.

Пролог закончился, началась собственно история.

Главным героем был новорожденный, и это меня немного беспокоило, потому что рассказ шел от первого лица. Не то чтобы меня волновал вопрос достоверности, просто вся эта затея казалась мне ужасной, глупой, работой любителя.

Я продержался до восемнадцатой страницы, потом закрыл книгу, бросил ее на пол, вытянул руки по швам и погрузился в воду настолько глубоко, насколько мог. С другого края ванны, из-под пенного одеяла, высунулись мои колени и щиколотки, прижатые к бортикам. На больших пальцах ног топорщились черные мокрые волоски, на некоторых висели капли воды.