Старухи - Наталия Царёва Страница 18

– Ничего подобного! Внучка сама предложила.

– Сама захотела, чтобы старый-престарый дед жил у неё?!

– Ну, да… У нас большая, хорошая и дружная семья. Каждый хотел, чтобы дедушка жил у него.

– Почему же тогда ты не взяла его к себе?

– Понимаешь, Аня, обо мне и речи не было. Мне бы старика никто не доверил…

– Почему это?

– Потому что хорошо знали меня. Побоялись бы…

– А говоришь, семья дружная…

– Я выломок из семьи. Меня так и называли: «Это наш выломок». И, представь себе, говорили это с нежностью, без осуждения. Любили меня, беспокоились, переживали… Я рано из семьи сбежала. Родила дочку, привезла родителям, и… только меня и видели. С тех пор и кружу по свету.

– Правильно, ты же артистка.

– Артистка… И вся моя жизнь – это гастрольная поездка. Ох, и поколесила я! Человек я нехороший, Аня. Разошлась с мужем. Бросила дочку на стариков. Бегала из одного цирка в другой, пока заслуженную не получила…«Выломок» я…

– Ты – заслуженная?!

– Еще какая!

– Ничего себе! А почему цирк бросила?

– Старая стала… Меня оставляли молодых учить, но я ушла в никуда… Потом в метро работала… дежурной, потом… убирала квартиры…

– А что ж в семью не вернулась, если такая хорошая семья?..

– Не хочу никого напрягать. Тягостный я человек.

– Вот и неправда! Мне с тобой очень даже хорошо.

– Сейчас я стала получше, но вообще-то я очень нехорошая…. Не в отца. Отец мой второй век живёт и никому не мешает. Всю жизнь работал на хлебозаводе. На пенсию пошёл в восемьдесят четыре года.

– Не пил?

– Мог махнуть рюмочку-другую для «укрепления сосудов»… Но я думаю, тут другое…

Сказала и замолчала.

– Ты надолго?.. – через некоторое время спросила Анна.

– Что?

– Задумалась, спрашиваю, надолго? Остановилась на том, что «мог рюмочку хватить…», а потом про «другое» что-то начала…

– Да… другое…

– Ну, давай раскручивайся! Что «другое»?

– Думаю, душевное равновесие у него было… В этом все дело…

– И где он его берет?

– Вот этого я не знаю…

«Да, это трудно понять… – подумала Елена Олеговна. – Взять это равновесие неоткуда… А получается, что именно оно – главный, или даже единственный, путь к здоровью и долголетию…» И сама себе возразила: «Нет, всё идёт от Господа. Только Он решает, сколько человеку отмерить жизни. А от человека зависит, как он эту жизнь проживёт. А жизнь любая – очень короткая… И сто лет пролетят – не заметишь… Отрываются от жизни годы, как листья от дерева. Один за другим… Только что была осень… Год назад. И уже скоро другая осень… А еще столько надо успеть…»

* * *

Услышала однажды Елена Олеговна «перепалку». Слов не разобрала, но по интонации было ясно: спорят. Глянула в окошко. Евдокия и Нинка. Идут и кричат. Может даже ругаются. Сегодня они первыми на посиделки пришли. А чего спорят? «Сейчас подойдут, и подслушаем…»

– Куда ты поедешь?! Нина! Куда?! С ума что ли сошла?!

– Домой поеду!

– Нету там никакого дома. А для тебя тем более!

– Здесь что ли оставаться?! До самого сдоха?

– Конечно.

– Не хочу. Не мои это места. Да – лес, озеро, климат… Но не родное тут всё.

– А там – степи и степи… Как задуют «астраханец» с «калмыком»!..

– Напугала! Степи-то мне не чужие, а родные. Астраханские степи! Я хочу, чтоб «астраханец» дул!

– И ты одна в этих степях? Что ты городишь!? Нина!

– Может люди какие родные остались… Марья, Дарья, Фенька…

– Да они старше нас с тобой. Их уже, наверняка, и на свете нет. Младше нас была только одна сватья.

– Вот! Сватья! Очень хорошо!

– Что ж хорошего? Забыла, как она тебя в детстве била, а потом всю жизнь не хотела с тобой общаться?

– Не забыла. Приеду и, если она жива ещё, поквитаюсь…

– Вот этого я и боюсь.

– Слушай, не гунди. Не доставай меня! Пользуешься тем, что я тебя послать не могу.

– А ты пошли.

– Может, еще и треснуть себя разрешишь?

– Разрешаю.

– Нет, не могу! Виновата ты передо мной, а не могу… Хочу, а не могу…

– Да разве ж моя в том вина, что у нас отец один, а матери разные? Обе мы с тобой нагуленные. Почти в один день родились… Все равно… сёстры родные. В чём же моя вина?

– Да я не об этом. В другом ты виновата передо мной. Это ты подбила меня дом бросить. «Давай, давай, быстрее! Гойда отсель!»

– Ты же знаешь почему! Я спасала тебя от тюрьмы!

– Зачем? Кто тебя просил?

– А что? Очень захотелось попасть туда ещё раз?

– Может быть. Там тоже люди. И нет там ничего страшного. Всё лучше, чем заживо в стардоме сожгут.

– Это, конечно, так, но ещё лучше ни то и ни другое, а третье.

– И это третье – оставаться здесь? Так? На сколько? Навсегда?

– А почему – нет?

– Я домой хочу! На хутор… к себе! Там всё своё…

– Нету, Нина, там ничего своего, и вернуться мы туда не сможем! Вот такое моё сочинение. И кто тебе виноват?! Зачем ты его ножом ударила? Хоть бы кулаком, ногой, на худой конец, а ты…

– Ишь ты! Распалилась как! Ты, Дуняшка, не по годам развитая, а на такой вопрос не знаешь ответа. Я тебе отвечу, зачем. Он – падаль, Дуня!

– Падаль, – согласилась Евдокия, – но ты теперь из-за этой падали кто? Убийца? Да! Убийца. И что теперь?

– А ничего теперь. Надоела ты мне – вот что теперь… Поддудорил мне тебя папаша…

– Терпи, – вздохнула Евдокия.

– Да я и терплю, – неожиданно смиренно согласилась Нинка и по-детски громко заплакала.

– Да что ты, родная? – испугалась Евдокия. – Ниночка! Не надо! Не плачь!

Евдокия обняла Нинку и стала утешать её как ребёнка:

– Ты же такая умная, смелая, находчивая, красноречивая…

– Не П..ДИ-И-И-И… – всхлипывая, проговорила Нинка.

– Да я правду говорю! И умная, и красивая…

– Красивая? – сквозь слезы засмеялась Нинка. – Это не про меня.

– Про тебя! Ещё как про тебя! В тебя ребята как влюблялись?! Забыла? Я завидовала!

– Спасибо, Дуняшка! – Нинка стала успокаиваться. – Хорошая ты все-таки… Повезло мне с сестрой…

– А мне-то как повезло!