Хроники Заводной Птицы - Харуки Мураками Страница 18

Бездумно перебирая в голове образцы серого цвета, я опять начал насвистывать.

– Эй! – раздался вдруг чей-то голос.

Я испуганно открыл глаза. Наклонившись и вытянувшись вперед, посмотрел поверх сорняков на калитку. Она была открыта. Распахнута настежь. Ясно, что следом за мной в нее кто-то вошел. Сердце сильно забилось.

– Эй! – послышалось снова, и из-за статуи появилась девчонка, загоравшая в прошлый раз в саду напротив. На ней была та же бледно-голубая майка «адидас» и шорты. Она по-прежнему слегка прихрамывала. Не было только солнечных очков.

– Что вы здесь делаете? – спросила она.

– Веду поиски кота, – ответил я.

– Правда? Что-то непохоже. Вы просто сидите и свистите с закрытыми глазами. Так котов не ищут.

Я почувствовал, что краснею.

– Мне лично все равно, – продолжала девчонка. – Но вдруг вас увидит кто-нибудь незнакомый. Подумает, что вы извращенец. А вы правда не извращенец?

– Думаю, что нет.

Девчонка подошла ко мне и после тщательного осмотра выбрала из составленных под карнизом стульев тот, что почище. Учинив ему еще одну строгую проверку, она поставила его на землю и села.

– Что это вы свистели? Совсем никакой мелодии. Вы случайно не педик?

– Да вроде нет. А почему ты так подумала?

– Я слышала, что педики свистеть не умеют. Это правда?

– Понятия не имею.

– Мне вообще-то без разницы – педик, извращенец или еще кто, – заявила девчонка. – Вас, кстати, как зовут? Трудно разговаривать, когда имени не знаешь.

– Тору Окада.

Девушка несколько раз повторила мое имя.

– Так себе имечко, да?

– Как сказать, – ответил я. – Мне всегда казалось, до войны был такой министр иностранных дел – Окада [16].

– Я в этом ничего не понимаю. История мне не дается. Ну ладно. А может, у вас какое-нибудь прозвище есть? Что-нибудь попроще, чем Тору Окада.

Я тщетно пытался вспомнить, было ли у меня когда-нибудь прозвище. Ничего похожего. Интересно, почему?

– Нет у меня прозвища.

– Ну, например, Медведь? Или Лягушка?

– Нет.

– Ну давайте же, – настаивала она. – Придумайте что-нибудь.

– Заводная Птица, – произнес я.

– Заводная Птица? – переспросила девчонка и уставилась на меня, раскрыв рот. – Это еще что такое?

– Заводная Птица, – сказал я. – По утрам, сидя на дереве, она подкручивает пружину нашей жизни.

Девчонка опять пристально посмотрела на меня.

– Я только что это придумал, – вздохнул я. – Эта птица каждый день прилетает к нам и кричит с соседнего дерева: Кр-р-р-ри-и-и… Но ее пока никто не видел.

– Хм! Ладно. Раз так – буду звать тебя Заводной Птицей. Тоже язык сломаешь, но все же гораздо лучше, чем Тору Окада.

– Спасибо.

Девчонка изменила позу: уселась на стул с ногами и уткнулась подбородком в колени.

– А тебя как зовут? – поинтересовался я.

– Мэй Касахара. Мэй… это от месяца май.

– Ты родилась в мае?

– Чего спрашивать? Вот было бы смеху, если б я родилась в июне, а меня вдруг назвали Мэй.

– И то правда. Как я понимаю, в школу ты так и не ходишь?

– Я долго за тобой наблюдала, Заводная Птица, – проигнорировала мой вопрос Мэй. – Из комнаты в бинокль видела, как ты вошел через калитку. У меня всегда под рукой маленький бинокль, чтобы наблюдать за дорожкой. Ты, наверное, не знаешь: здесь разные люди ходят. И не только люди. Животные тоже. А что ты здесь делал все это время, пока сидел один?

– Да ничего особенного, – сказал я. – Думал о прошедших днях, свистел.

– Ты какой-то чудной, – заявила Мэй Касахара, грызя ногти.

– Вовсе нет. Все люди так поступают.

– Может быть. Но кроме тебя, никто не ходит специально для этого к соседям, в пустой дом. Если делать нечего, то думать о прошедших днях и свистеть можно и в своем саду.

В ее рассуждениях была железная логика.

– Ну как? Нобору Ватая еще не вернулся домой? – спросила Мэй.

Я покачал головой:

– А тебе после нашей встречи он на глаза не попадался?

– Коричневый, полосатый, кончик хвоста чуть изогнут? С тех пор я тоже его ищу, но что-то не видно.

Мэй вытянула из кармана шорт пачку «Хоупа», прикурила от спички. Сделав несколько затяжек, посмотрела мне в лицо:

– Слушай, у тебя волосы не выпадают?

Я непроизвольно провел рукой по волосам.

– Да не здесь, – сказала девушка. – У лба. Тебе не кажется, что они растут чересчур высоко?

– Как-то не замечал.

– Зато я заметила. Вот здесь ты и начнешь лысеть. Волосы будут отступать все выше и выше. Вот так. – Мэй крепко схватила себя за волосы, оттянула назад и показала мне открывшийся белый лоб. – Обрати на это внимание.

Я дотронулся до волос на лбу. Вроде их действительно поубавилось. А может, только воображение. Мне стало немного не по себе.

– Ты говоришь: обрати внимание. А что, по-твоему, надо делать?

– Здесь ничего не поделаешь, – сказала Мэй. – Против облысения нет средств. Человек, которому судьба облысеть, все равно облысеет, когда придет его время. И ничем это не остановишь. Вот говорят: чтобы не было лысины, волосам нужен хороший уход. Но это все неправда. Самое настоящее вранье. Сходи на вокзал Синдзюку [17] и посмотри на бродяг, которые там спят. Ни одного лысого не найдешь. Думаешь, они каждый день моют голову шампунем «Клиник» или «Видал Сэссон»? Или втирают какой-нибудь лосьон? Косметические фирмы что хочешь скажут, чтобы выкачать деньги из таких, как ты.

Ее слова произвели на меня впечатление.

– Твоя правда, – сказал я. – И откуда ты столько знаешь о лысинах?

– Я уже довольно долго подрабатываю тут по соседству в одной фирме, где делают парики. В школу я не хожу, свободного времени – навалом. Заниматься приходится анкетами, опросами и прочей ерундой. Поэтому я все про лысых знаю. У меня полно об этом всякой информации.

– Хм!

– Но знаешь, – продолжала девчонка, бросив на землю окурок и наступив на него, – в этой фирме строго запрещено говорить «лысый» или «плешивый». Вместо этого нужно сказать «у человека фолликулярные проблемы». «Лысый» – это дискриминационный термин. Каково, а? Я как-то ляпнула «человек без растительности на голове», так они там чуть с ума не посходили. «Шутки здесь неуместны, девушка». Они все такие серье-е-езные. Во как. Люди вообще ужасно серьезные.