Свинобург - Дмитрий Бортников Страница 18

Первое время он морщился. Конечно, Игорь делал это лучше. Но я быстро научился. И оказался выносливей.

Полчаса одна рука, грудь, плечо, спина... Полчаса с другой стороны.

Потом у меня у самого руки отламывались! Я работал на манер барабанщика.

Нужно было добиться определенного состояния мышц.

Дядя Георгий сначала говорил, когда хватит, а потом я сам уже определял.

--- Вот здесь --- Немного больно --- Бей одной кистью --- Без замаха --- Вот, вот так ---

Через какое-то время мышцы начинали гудеть. Они освобождались от лишней воды. Дядя Георгий не должен был их чувствовать!

--- Руки должны стать легкими --- Как мысль ---

Он восемь часов работал тяжеленным гарпуном!

--- Нужно выгнать всю воду, — приговаривал он, глядя в стену.

Это был своего рода массаж. Дикарский способ сделать мышцы сухими и выносливыми!

--- Держи ритм! --- Ни медленно! --- Ни быстро! --- Ни ты, ни я не должны чувствовать боли! ---

Я старался! В первое время с меня сходило не семь, а сто семь потов!

Он опускает руки на минутку. Это перекур. Он прислушивается к своим мышцам... Это было так загадочно.

Он кивает. Значит, еще. Я снимаю фуфайку.

Постукиваю, сначала медленно, потом все быстрей, резче, быстрей и чаще, и наконец я вхожу в ритм. Этого никогда не замечаешь. Сначала потихоньку-потихоньку, а потом сразу! Оп — и ты уже в ритме!

Пот капает с моей морды ему на грудь... Он улыбается. Я вижу все это сквозь ритм... Будто расслабив хрусталик...

Его тело... Его грудь поднимается и опускается... Я слышу его дыхание. И постепенно я начинаю дышать так же... Как он. Это был удивительный резонанс!..

Его тело уже устало. Это чувствовалось. В нем появилась тяжесть, которая приходит на смену молодой взрывчатости. Он уже остывал...

Его ноги наполнялись усталостью. С каждым днем. С каждым часом. Утром он морщился... Эти мозоли. Поэтому он работал босиком.

На животе появились складки. И волосы на груди начали седеть. Я сначала не замечал! А потом увидел. Сразу! Серебряные волосы на груди...

Он был тяжел, наполнен, как закат полон прожитым днем...

А когда он учил меня правильно держать гарпун, он склонялся, брал мои руки... И я стоял прижавшись к нему, к его животу... Я будто пытался войти в него, как внутрь горы, как в грот... Войти в этот водопад его тела, его мощи, его энергии... И выйти потом другим.

--- Ты весь взмок --- Сними ты свою рубашку! — говорит дядя Георгий. — Ну, чё ты - -- Стесняешься? ---

Я молчу. Продолжаю. Будто не слышал. Я правда стесняюсь. Нетрудно угадать! Я затерян в сугробах своего жира! Эта пена... Я будто выглядываю из пены своего тела...

--- Ну --- Давай --- Не бойся ---

Я останавливаюсь. Он смотрит на меня.

Надо решаться. Я снимаю рубашку. Потихоньку расстегиваю пуговицы. Одну за другой. Может, ему надоест?! Он плюнет! Скажет, ну и хуй с тобой! Потей как хочешь!

Он молча на меня смотрит. Как врач смотрит. Он и не видит моего тела...

Этого сугроба...

Он ждет. Я вынимаю рубашку из штанов. Она уже нараспашку. И, закрыв глаза, я ее снимаю!

Это восхитительно! Ничего не произошло! И впервые я не испытал никакого отвращения. Ну сугроб и сугроб! Дядя Георгий отворачивается и замирает.

Он ждет. Я стою.

--- Ну, ты что? --- Ей! --- Проснись! ---

Я просыпаюсь и продолжаю постукивать прутом. Ничего не произошло! Никого не вырвало! Я не слышал ни плача, ни хохота! Никто не вскрикнул от ужаса! И я в том числе!

Без рубашки действительно легче.

Но вот если б я так же мог снять, расстегнуть и сбросить этот жир... Вылезти из этой скользкой ванны своего тела... Если б я мог.

------------------------ После работы я ждал дядю Георгия и скучал. Скучая, я взгромоздился на его «Урал» без люльки. Скучая, я решил его вымыть. От него так приятно пахло. Бензином и переменами.

Я вычистил его до блеска, и дядя Георгий отвез меня домой.

Мы мчались в сумерках, как дикие боги! Это была бешеная скачка! Я ничего не слышал! Только тишину! Эту тишину скорости! Когда ты становишься скоростью! Когда ты и есть — скорость!

Без касок, мы летели, и я крепко обнял дядю Георгия. Свалить, вышибить из седла меня могли только вместе с ним! Я орал на виражах! И в животе было то тепло, то холодно.

Мы пролетели станцию, потом ворвались на «Колыму», проскочили ее в два вздоха и вылетели на главную улицу! Это была скачка! У меня все внутри пело! Единый хор органов! Печень! Легкие, почки, сердце!.. И у дяди Георгия, я слышал, клянусь, у него тоже внутри все пело!

Мы были тогда так близки к смерти и так бессмертны...

А когда он меня ссадил у подъезда, я свалился!

Я еще был скоростью! Еще летел. А мир был неподвижен!

Я стоял на четвереньках, осматриваясь. Все было по-старому. Лавки, старухи, рябины... Как космонавт, улыбаясь издалека, я пошел вверх.

-------------------------

-------------------------

И были другие дни...

Она каждый день прилетала и жрала моего друга. В одно и то же время, каждый день. Труп дворняги подтаивал к обеду.

Я сидел у окна, в розовых мартовских сумерках. Я прилипал к стеклу, когда она появлялась. Когда она, распустив черные крылья, начинала снижаться. Круг за кругом... Наши окна выходили на помойку.

--- Ебаный в рот! — психовал отец. — Я всегда был вежлив! Всегда! --- Но есть кто- нибудь, кто мне галстук завяжет! --- Кто- нибудь, кому не нужна моя страховка! Я задушусь! Ну, и кто такой узел сделал?! --- А, ты? --- Ну, хули ты здесь стоишь?! --- Убери глаза! --- Дай мне уйти на работу! --- Я убирал глаза.

Потом хлопала дверь подъезда. Отец вылетал, как лев на арену. «Ну! Кто против! Кто?! Выходи, на хуй!»

Он мог бы пройти через пару стен и не заметить. Он мчался вперед, вперед и вперед... Своей походкой оптимиста, который обречен.

«Здорово, Колек... Как она, как дела молодые! А Гоша? Откинулся? Ну все... Тогда на рыбалку. Давай...» И рукопожатия, и хлопки по спинам. Я отворачивался.

------------------------ Сначала все было нормально. Дворняга приходила сюда и ела в одно и тоже время. Когда мы выносили мусор..

А потом в феврале она исчезла. В ту зиму были большие снега. Все замело к чертовой бабушке. По утрам мир спал долго, просыпался на пару часов, а потом снова темнело. Отец оставлял мне свои валенки, огромные, с калошами.

--- Ты хоть что-то сделай --- Мусор на твоей совести ---