Ответ на письмо Хельги - Бергсвейн Биргиссон Страница 18

Я не говорю, что здесь всё прекрасно и люди — ангелы во плоти. Конечно, есть клевета, зависть и тому подобные глупости. Однако эти же люди в крайнем случае могут одолжить шину для трактора. Даже взять Ингяльда с Холма — он помогал мне, когда я в этом нуждался. Он уважал меня, хотя у нас были разные взгляды. И когда он произнёс эти слова о том, что Унн нужно ущипнуть сзади, я знал, что так делали с коровами, которых было трудно оплодотворить, и это был единственный способ решения проблемы, который мог прийти ему в голову. Он не имел в виду ничего дурного. Я видел по его глазам, что он желал мне добра, милый человек.

Я научился толковать фырканье быков. Почувствовал в животных волю природы, которая захватывает и воодушевляет меня. Я видел синего альва и слышал, как стучали в дверь духи — спутники человека. Ощутил тайные силы, сосредоточенные в холмах и на заколдованных местах, и прогнал духов земли, когда моя лошадь упёрлась и не захотела идти дальше. Узрел извечный свет. Никто не понимает, как можно узреть извечный свет, но даже если никто этого не понимает, это для меня ничего не меняет. Я научился видеть смысл в облаках, птицах и в поведении собаки. Осознал чудо заселения этой страны и ощутил величие её коренных жителей. Уловил беспокойство листвы во время лунного затмения. Когда я ехал на тракторе, я смотрел вверх на склоны и ощущал, что моя душа поднимается ввысь. Я слышал, как мой желудок отозвался урчанием на раскат грома — мал человек под огромным небом, — слышал шёпот ручья, говорившего мне о том, что он вечен. Я полюбил землю и относился к ней как к своей возлюбленной. Держал в руках мощного лосося. Пусть лиса научит меня сметливости. Я заметил симпатию в глазах тюленя, когда однажды пощадил его. Увидел жестокость рыбы-меч, испытал на себе нежность материнской любви и нашёл укрытие от мира там, где спят лебеди. Я купался в воде, заряженной солнечным светом, а не в тусклой жидкости водопроводных труб, используемых цивилизацией, и почувствовал большую разницу. Заблудившись однажды во время бурана, который заставил лошадь идти вверх по горным склонам, я положился на инстинкт лошади и дал ей возможность благополучно вернуть меня домой. Я стрелял в гадящего лиса. Видел, как опрокинулся айсберг. На совете общины я запустил круглопёром в голову председателя. Забыл труп. Нашёл прокопчённое тело. Жил только на обещаниях в суровые зимы начала шестидесятых, писал, заполняя лакуны бытия, и понял, что большие сны могут сниться человеку, который лежит на маленькой подушке. Я шёл вперёд, опьянённый желанием и надеждой, орошающей соком увядшие ветви творения. И я любил и даже был счастлив некоторое время.

Моя дочь росла и достигла зрелости на моих глазах, а я плакал и думал о тебе, пока не сгорела моя плоть. Я кричал, ощущая запах вереска на исходе лета. И дал ход своим инстинктам. После этого плакал ещё сильнее. Я видел, как собираются вороны. Видел человечество голым и беспомощным. И жалел его.

Да. Вероятно, я жил в согласии с любовью и не шёл наперекор любви. Любовь — это не только буржуазно-романтическое представление о поиске единственно правильного спутника жизни, который заполнит душу настолько, что душа хлынет через край и будет беспрестанно выплёскиваться, как будто под действием некоего вечного насоса. Любовь есть и в той жизни, которую я прожил здесь, в сельской местности. И когда я выбрал эту жизнь, и прожил её, и не пожалел об этом, я понял, что нужно следовать своему предназначению, радеть о нём и не отклоняться от него — и это проявление любви. Я должен был быть здесь, у Склона Светлых Полей. У меня не было выбора.

Выбор сделала ты.

Твой выбор.

И я твой.

До сих пор.

Милая Хельга!

Когда ты забеременела и попросила меня поехать с тобой в Рейкьявик, я оказался на перепутье. Жизнь, по которой я шёл до тех пор, разделилась на два пути. Я выбрал оба. И всё же ни один из них не был полноценным в том смысле, что я шёл одним путём, а все мои мысли были на другом. Рядом с тобой.