Париж в любви - Элоиза Джеймс Страница 17

* * *

Несколько дней назад учительница итальянского языка Анны расплакалась на уроке, и Анна считает причиной тому скверное поведение всего класса. А сегодня Домитилла явилась в платье (выпендрилась, по мнению Анны) и преподнесла этой учительнице красивый блокнот и три карандаша «от имени класса», извиняясь за плохое поведение. Анна с превеликим презрением отнеслась к этому жесту.

* * *

Сегодня глазела на витрину магазина Нины Риччи: шелковые туфли кремового цвета на пробковых каблуках высотой шесть дюймов, с которых свисают жемчужины. Эти туфли напомнили мне рождественское украшение, которое я смастерила в детстве из искусственного жемчуга и шарика из пенопласта. А в этой витрине — игрушка для очень богатых, которые не заглядывают в «Кей Март». ^[53]

* * *

Я кое-что поняла насчет совместного проживания с подростком: никогда не удается побеседовать, если понимать под этим осмысленное общение. Если я бываю резка, мой сын огрызается в ответ. Если же я в хорошем настроении, то пытаюсь лестью вытянуть у него хоть одну фразу… Правда, если я спрашиваю, что происходит в школе, то неизменно получаю ответ: «Ничего». Средняя школа Леонардо да Винчи носит в народе название Черная Дыра Парижа.

* * *

Сегодня Флоран поделился с Алессандро своими сомнениями: похоже, из его любви к итальянской официантке ничего не выйдет. Во-первых, ему сорок один год, и она намного моложе, к тому же в свободное от работы время учится в университете. В его последний приезд в Италию они провели вместе приятный вечер. В основном говорил он, но она хорошо реагировала. Мне все это не внушает надежды, но Алессандро говорит, что авторы любовных романов должны быть более оптимистичны.

* * *

Уличные торговцы продают рождественские елки, в основном белые, но попадаются также ярко-красные и фиолетовые. Универмаги завалены елочными украшениями, которые разделены по цвету: в одном отделе — черные, в другом — только прозрачные стеклянные или розовые. Но я нигде не вижу Санта-Клаусов в натуральную величину в огромных пластмассовых аквариумах, в которых беспрерывно идет снег. Конечно, здесь нет двориков перед домом, но я чувствую, что причина не в этом…

* * *

Вчера вечером Анна и ее подружка Николь строили какой-то замысловатый дом в гостиной из кушетки, моего коврика для занятий йогой, целой горы одеял, маленького столика и тому подобного. Я слышала в своем кабинете, как щебечет Николь по-английски, с прелестным акцентом. Она вдруг спросила: «Анна, я слишком много говорю?» И моя дочь ответила с бескомпромиссной детской непосредственностью: «Да».

* * *

Мы пошли в кафе выпить чаю с итальянскими друзьями, которые выражали восхищение тем, как Алесандро болтает с официантом по-французски. Он только скромно улыбался… пока не принесли заказ. С моей сырной тарелкой под вино «Шато Лё Ге» все было в порядке, и со всеми другими заказами тоже — кроме заказа моего мужа. Он просил tisane du berger, ^[54] а ему принесли lasagne aux aubergines. ^[55] Так проходит слава мирская!

* * *

Алессандро подружился с молодым и очень консервативным священником из Сен-Эжен-Сент-Сесиль. Оказывается, наша церковь, похожая на шкатулку для драгоценностей, знаменита тем, что это первая церковь в Париже, построенная из металла. Я не понимаю, как такое может быть: стены определенно сделаны из камня. Но не станешь же пререкаться со священником об архитектурных деталях, тем более когда есть так много более интересных тем (например, причины недавней вспышки педофилии), о которых можно поспорить. Наш священник негодует, и ему не хочется даже думать об этом.

* * *

Каждую ночь мы с Анной лежим в темноте — это «время беседы». Я переняла этот обычай у моей подруги Кэрри, которая называет временем беседы полчаса, когда ребенок может, не опасаясь наказания, поделиться своими секретами — например, не предлагали ли ему наркотики. Анна говорит только об одном — о Домитилле. Сегодня Домитилла отвечала на уроке математики хуже, чем Анна (честно говоря, я не могу себе это представить)… Мама Домитиллы более милая, чем я, так как Домитилла получает на завтрак плитку шоколада и чипсы… Вчера Домитилла была в розовом платье (с невыразимым презрением). Никаких наркотиков — только розовые платья. Тоска смертная.

* * *

Наш местный крытый рынок — пиршество для глаз. Вокруг ощипанных фазанов выложены красивые узоры из перьев. Гроздья винограда свисают с узловатых стендов из виноградного дерева. Свежие редиски расположены в плоской коробке, поставленной вертикально: зелень в середине, а вокруг — красные плоды, сверкающие, как драгоценности. Сегодня я проигнорировала красивые продукты и из любопытства принесла домой черную редьку — морщинистую, в форме фаллоса. Справившись о ней в Интернете, я обнаружила, что с вялостью дело обстоит у редьки ничуть не лучше, чем (гм) у мужчин.

* * *

На Елисейских Полях воздвигли огромное чертово колесо с застекленными теплыми кабинками. Дети прокатились уже несколько раз, так что теперь их интересует только одна вещь: VIP-кабинка с затемненными стеклами, чтобы защищать от любопытных взоров VIP-персон. Анна убеждена, что, если повезет, в один прекрасный день она увидит, как Малиа и Саша Обама крутятся над Парижем.

* * *

По мере того, как зима завладевает Парижем, возникает ощущение, будто улица, на которую мы выходим, становится с каждым днем все темнее. Заглядывая в освещенные окна отелей по пути в метро, мы видим, что с каждой неделей все меньше клиентов сидят за завтраком.

* * *

Мы с моей французской подругой Сильви сегодня сходили в чудесный маленький музей — Музей Ниссим де Камондо. Моисей де Камондо был фантастически богатым еврейским банкиром, который коллекционировал произведения искусства и мебель восемнадцатого века. В 1911 году он построил особняк по образцу Малого Трианона в Версале, чтобы разместить там свои коллекции. Он скупал мебель, когда разорялись крупные поместья, и даже приобрел панельную обшивку из апартаментов графа де Мену. Де Камондо годами жил среди поистине королевского блеска. Я нахожу его одержимость очаровательной и печальной. Конечно, он мог украсить свои комнаты вазами королевы Марии-Антуанетты и воссоздать атмосферу аристократии восемнадцатого века — но, как банкир и еврей, он никогда не стал бы там своим.

* * *

Сегодня я проходила мимо мастерской без фасада, в которой человек резал пилой по металлу. Из-под пилы летели оранжевые искры и, очертив в воздухе высокую дугу, падали на джинсы человека, стоявшего у него за спиной, на два стула и на второй верстак. Они казались яркими снежинками, которые были совсем неопасными и таяли при соприкосновении с тканью.