Мальчик на вершине горы - Джон Бойн Страница 17

– И об этом мальчике, Аншеле, ни слова, – повторил Эрнст.

– О друзьях говорить нельзя, называться своим именем нельзя, – тоскливо пробормотал Пьеро. – Чего еще мне нельзя?

– Не волнуйся, это все. – Эрнст улыбнулся. – Следуй этим правилам – и в один прекрасный день я научу тебя водить машину.

– Хорошо, – буркнул Пьеро. Не свихнулся ли случайно этот шофер, подумал он. Весьма некстати для человека, который по нескольку раз в день ездит на гору и обратно.

– Через два часа, – напомнил Эрнст, когда они с тетей выходили из машины.

Обернувшись, Пьеро увидел, что шофер нежно коснулся локтя тети и они посмотрели друг другу прямо в глаза – не столько ласково, сколько тревожно.

На улицах городка было людно, и по дороге тетя Беатрис несколько раз здоровалась со знакомыми, представляла им Пьеро и объясняла, что он приехал жить к ней в Бергхоф. То и дело попадались солдаты; четверо сидели перед таверной, курили и пили пиво, несмотря на ранний час. Завидев Беатрис, они выбросили сигареты и приосанились. Один безуспешно попытался спрятать за каской высокий стакан с пивом. Тетя намеренно не смотрела в их сторону, но Пьеро очень заинтриговала вызванная ее появлением суета.

– Вы знаете этих солдат? – спросил он.

– Нет, – ответила Беатрис. – Зато они меня знают. И боятся, как бы я не донесла, что они пили пиво, вместо того чтобы нести службу. Стоит хозяину уехать, как они начинают манкировать своими обязанностями. Так, нам сюда. – Они подошли к витрине магазина одежды. – Вроде на вид ничего, да?

Следующие два часа стали для Пьеро, пожалуй, самыми скучными в жизни. Беатрис заставила его перемерить кучу всего, что составляло немецкий национальный костюм – белые рубашки с кожаными штанами на коричневых кожаных подтяжках и белые гольфы. Затем они переместились в обувную лавку, где Пьеро измерили ноги и заставили ходить в ботинках туда-сюда, а сами внимательно на него смотрели. Потом тетя и племянник вернулись в первый магазин, где одежду успели подогнать по фигуре, и Пьеро вновь пришлось по очереди все это надевать и медленно вертеться посреди помещения перед продавцом и Беатрис.

Он чувствовал себя идиотом.

– Можно уже идти? – проныл он, когда тетя выписала чек.

– Да, конечно, – ответила она. – Проголодался? Зайдем куда-нибудь пообедать?

Зачем спрашивать? Пьеро всегда был голодный, и, когда сообщил об этом, Беатрис громко рассмеялась.

– Весь в отца, – сказала она.

– А можно один вопрос? – Они уже сидели в кафе, ожидая заказанный суп с бутербродами. Тетя, негромко вздохнув, кивнула:

– Разумеется. Что ты хотел узнать?

– Почему вы к нам не приезжали, когда я был маленький?

Беатрис задумалась, но дождалась, пока принесут еду, и только тогда заговорила.

– В детстве мы с твоим папой были не так чтобы очень дружны, – начала она. – Он же старше, что у нас общего? Но потом он ушел на Великую войну, и я страшно скучала по нему и все время за него волновалась. Он, конечно, писал домой, но письма были странные… то вроде нормальные, а то совершенно бессвязные. Ты ведь знаешь, его тяжело ранило…

– Нет, – удивленно вымолвил Пьеро. – Не знаю.

– Да, ранило. Странно, что тебе никто не рассказал. Твой папа с товарищами ночью сидели в окопах, и на них напали англичане. И одолели. Убили почти всех, но Вильгельм чудом сумел убежать. Правда, пуля попала ему в плечо, и если бы чуть-чуть правее, так и убила бы. Он спрятался в лесу и оттуда видел, как англичане вытащили из укрытия одного несчастного мальчишку – последнего, кто выжил в том окопе, – и начали спорить, что с ним делать, а потом кто-то выстрелил ему в голову. Вильгельм, уж не знаю каким образом, добрался до немецких позиций, но потерял много крови и сильно бредил. Его кое-как перевязали и отправили в госпиталь, там он пролежал несколько недель и мог бы остаться дома – но нет, едва оправившись, попросился обратно на фронт. – Она осмотрелась, убедилась, что никто не подслушивает, и понизила голос почти до шепота: – Думаю, из-за того ранения и всего, что он тогда видел, он и повредился рассудком. После войны он очень сильно переменился. Он так злился, так ненавидел всех, кого считал виновными в поражении Германии. Потому мы и поссорились: меня ужасала его твердолобость, а он говорил, что я на войне не была и, значит, ничего не смыслю и права не имею судить.

Пьеро нахмурился, пытаясь понять.

– Но разве вы были не на одной стороне?

– До известной степени, да, – сказала она. – Только, Петер, сейчас не время это обсуждать. Вот подрастешь, тогда, бог даст, я смогу тебе все объяснить. Когда ты лучше поймешь, как устроен мир. А сейчас давай поскорее доедим и пойдем. Эрнст нас ждет.

– Но у него еще встреча не закончилась.

Беатрис повернулась и строго посмотрела на мальчика.

– Не было у него никакой встречи, Петер, – бросила она раздраженно, впервые выходя из себя в разговоре с Пьеро. – Он сидел в машине, когда мы ушли, и будет сидеть там, когда мы вернемся. Ты меня понял?

Пьеро, немного испугавшись, кивнул:

– Да.

Он решил больше это не обсуждать, хотя твердо знал, что именно слышал, и никто не смог бы убедить его в обратном.