Продолжение следует - Наталья Арбузова Страница 17

А если локон золотой –

Не торопись в пути.

В канатной лавке раздобудь

Веревку для меня

И поезжай в обратный путь

Не горяча коня.

Но здесь всё наоборот. Из двух сестер старшая действительно была темненькая, но она и красавица, и перл. Произошел сбой программы. Ради того случилось чудо: она похорошела и стала похожа на Мелисанду. Теперь новая проблема: кому такой перл. Никто не заслуживает.

12

Дело было с одной стороны в январе, с другой стороны в Египте. Безлошадный-бессобачный Зырянов жил в отеле. Верней сказать – в парке, длинном и вытянутом, что примыкал торцом к узкому заливчику, потом уходил далеко в пустыню, в ничейную землю. Парк офигенный, а так вообще пейзажа не было. Если смотреть с мола – черная земля свалена как попало. Искусственный берег. То есть пейзаж появлялся ненадолго: в закатный час проступали вроде бы очень близкие горы, ни дать ни взять верблюд о многих горбах. Зырянов приставал к нахальному водителю автокара: это Абиссиния? Тот, отлично говоря по-русски, отвечал: да, да, Абиссиния. Зырянов не унимался, спрашивал про садовников, черных, как сапожное голенище: это нубийцы? Да, да, нубийцы (только отвяжись). А цветы благоухали – на одном и том же дереве розовые в соседстве с белыми, как будто так и надо.

Ночь ложилась душная, на молу никого не встретишь, и дамба к насыпанному острову перекрыта запертыми воротцами. Утром Зырянов уходил подальше от музыки и так называемых аниматоров (затейников) к самой пристани, откуда весело отчаливали белые прогулочные суденышки – еще веселей возвращались. Под каждую пальму сочилась вода из трубки, а то бы ей давно каюк. Пустыня дышала рядом. Где-то там, в соленом закрытом море водились акулы. Но здесь видели только одну, четыре года назад, и то с конца мола. Никого не съела, понюхала и ушла.

Зырянов плавал так долго, что его уже на ногах качало, кода вылез. Набрал мелких ракушек (здесь были и гигантские, но он находил лишь осколки их). Положил набранные на край топчана под тростниковый грибок. А они высунули щупальца (живые!), пошли к краю, там сгруппировались – и вниз (так ежик падает со стола). Опять достали свои конечности и отправились к морю. По берегу гулял на изломанных ногах ибис – пережиток древнего Египта.

Люди ушли на обед. А Зырянов, на полупансионе, пожевал утащенного за завтраком хлеба с сыром и сгрыз яблоко. Чужая девчонка спросила: «Можно я положу возле вас шорты и сплаваю на остров?» - «Конечно, дитя мое», - не подумав ответил Зырянов. Второй раз в жизни употребил такой архаизм. Девочка положила джинсовые шорты там, где только что ползали раки-отшельники (это были именно они), заглянула Зырянову в лицо и сказала изменившимся голосом: «Здравствуйте, Александр Иваныч. Мне очень жаль, что Линда сдохла». – «Мне тоже жаль». – «Я тут рядом в подростковом отеле - вроде вожатой. Подлезла под забор. У вас парк, а у нас просто берег». Шагнула к воде, поплыла. Зырянов сам бы ее не узнал – солнце слепило, а глаза видели всё хуже. Когда проснулся (как заснул – не заметил), шорты уже ушли вместе с хозяйкой. Вместо них на топчане лежала тень от пальмы.

13

Уже Зырянову оставалось там жить дня четыре – вдруг местные все зашевелились. На прогулочных теплоходах вывесили потрепанные государственные флажки. На молу, наоборот, большой блекло-зеленый. Предполагаемые нубийцы, вместо того чтоб стричь газон, уселись на водные велосипеды, среди них две женщины (случай небывалый, в курортной зоне работали только мужчины, а женщины всех оттенков кожи прятались где-то в других местах и на люди не показывались). Уселись, катались, и при этом еще пели во всё горло. Мужчины усердно крутили педали, женщины прохлаждались колой. Зырянов спросил того же бойкого водителя автокара: что за праздник сегодня? Тот предпочел не отвечать.

Ночью запел муэдзин. Пел красиво и долго. Замолк, можно уснуть. Нет – отдохнувши, запел опять. И в следующую ночь всё по новой. Причина была неясна. Зырянов ни с кем не общался и телевизора не включал уже больше недели, с мрачного дня теракта в Домодедово. «А вы включите»,- посоветовали ему соотечественники на остановке автокара. Включил – батюшки светы! революция! Не у нас, у них. Из Каира нельзя вылететь. Все ринулись сюда в Хургаду. (Зырянов считал, что «хургада» значит «пустыня».) Мобильника Зырянов с собой не взял, беспокоиться о нем было некому. Как-то странно его тур был оформлен – без обратного билета. Там получите. «Там» тоже не получил. Гид сказал: сажать в самолет будут по паспорту. Общей эвакуации не объявляли, но люди старались улететь раньше срока. В Хургаде уже били стекла и громили магазины. Зырянов свой срок дожил. На дверях столовой висел список, кто на какой рейс. Главное не опоздать к автобусу.

В аэропорту был тот еще бардак. Сажали не по паспорту, а по туристическому ваучеру. Зырянов его вчера выбросил, потом извлек из мусорной корзины. Спросили: «Вы куда хотите прилететь? в Шереметьево или в Домодедово?» - «Да какая разница!» (Куда полетел его багаж – вот в чем вопрос.) Наши наседали, крыли по трапам, кашей грузился последний эшелон. Наконец сел в большой пузатый боинг. Рядом безымянная девочка в тех же шортах и той же фигурной маечке. Навсегда она пропала под тенью загара, как та цыганюшка, что шла по вагонам в день их знакомства. Сидели нервничали: выпустят рейс или нет. Выпустили, и полетели они в московскую зиму. Беседовали друг с другом не больше, чем с третьим пассажиром, что сидел возле прохода. Насчет встать-пропустить или передать стаканчик соку.

А в Шереметьево сажать не хотели. Уж знали, в какой обстановке загружали. Кто там летит – бог ведает. Только не хватало им у себя теракта. Кружили минут сорок. Зырянов, налетавшись в тайгу, доброжелательно объяснял, не своей студентке, а всем желающим слушать: так кружат, когда хотят сбросить топливо перед аварийной посадкой. Измученные соседи цыкнули на него: заткнись, умник. И были правы. Наконец сели. Аплодировали, чуть только боинг подпрыгнул, коснувшись земли, теперь так принято. Если хочешь вдобавок перекреститься – пожалуйста, никто не удивится. Пошли по длинному рукаву в зданье. Подслеповатый Зырянов переодевшуюся девочку в толпе давно потерял, да и не искал. Получить багаж и рвать когти. Долго не узнавал чемодана, хоть и привязал к ручке пестрый шерстяной поясок от кофты покойной матери. Нашел, забрал. Поплутал по залам, вышел к электричке. В первом же вагоне плюхнулся в кресло. Напротив, через проход, лицом к нему сидела та же девочка. Узнал не сразу – лишь когда она заговорила по мобильному. Нехорошо получилось. Не будь он таким слепым, прошел бы мимо.

С Зыряновым раз пять-шесть случалась одна и та же история. Бывало, в советское время стоит в очереди и хорошо запомнит, кто перед ним. Потом, часа через два сидит с тем же человеком рядом в метро. Или переходит вместе с ним улицу, почти касаясь плечом. А скольких подобных случаев он не заметил! Нелепая мысль, что за ним следят, в голову не приходила. Просто всё непросто, и он обладал свойством склеиваться с людьми на неведомых дорожках повседневной жизни. И других людей склеивал. Когда-то, работая в НИИ, десять лет был уверен, что Ясин и Фрегер одно лицо. Поздоровавшись с утра, например, с Ясиным, с Фрегером упорно не здоровался. Он, наверное, и одинок был в отместку за свой нелепый дар склеиванья с чужими людьми. Но чтоб так склеиться с конкретным, почти знакомым человеком – такого с ним еще не случалось.