Семья Усамы бен Ладена. Жизнь за высокой стеной - Омар бен Ладен Страница 17

А однажды один из сводных братьев отца неожиданно приехал к нам на ферму, и его машина была доверху завалена игрушками! Мы никогда еще не испытывали такого восторга. Для нас наступил настоящий праздник, в сто раз лучше, чем Ид аль-Адха (мусульманский праздник вроде христианского Рождества)! Отец скрыл свой гнев от брата, но не от нас и продолжал сердиться, пока все игрушки не были уничтожены. Но доброта дяди подарила нам один из счастливейших дней нашего детства. Вспоминая те далекие дни, я догадываюсь, что дядя нас жалел.

Отец смягчался лишь, если дело касалось футбола. Когда он впервые принес домой футбольный мяч, я был потрясен тем, как нежно он улыбается, наблюдая наш восторг при виде мяча. Он признался нам, что увлекся футболом и с удовольствием играет, когда находит для этого время.

Была еще одна игра, которой мы иногда забавлялись вместе с отцом. Она называлась «игрой в шляпы». Я прыгал от радости, когда отец посылал моего старшего брата на улицу разметить землю для игры. Брат чертил линию в той части двора, где песок нарочно утоптали так, что он был тверд как камень.

Затем отец брал мужскую шляпу и клал ее на линию. Потом отходил к противоположному концу линии и стоял там с очень серьезным видом, оценивая своих соперников — сыновей. Мы вставали у другого конца линии с не менее серьезными лицами. Суть игры в том, чтобы обогнать своего соперника и первым схватить шляпу, а затем вернуться на прежнее место. Каждый из нас боролся сам за себя. По команде первый из стоявших на линии мальчиков бросался к шляпе.

Отец, наблюдавший за нами с другого конца, ждал, пока его соперник подбежит к шляпе, схватит ее и помчится к финишу. Задача отца заключалась в том, чтобы поймать его, пока тот не добежал назад. У отца были невероятно длинные ноги и отличная физическая форма, но его юные сыновья могли летать быстрее ветра. Однако, несмотря на то что мы умели очень быстро бегать, отец всегда побеждал, так как мы с братьями делали для этого все возможное.

Наши традиции не допускают, чтобы мы побеждали тех, кто старше, и, уж конечно, никто не посмеет одержать верх над своим отцом. Из уважения к отцу мы с братьями всегда замедляли свой бег, чтобы он без труда поймал нас, пока мы не коснулись финишной черты.

Но это всегда отравляло мне удовольствие от игры. Я считал, что поддаваться нечестно. И однажды, не раскрывая своих планов братьям, решился обогнать отца: я схвачу шляпу и непозволительно быстро вернусь назад. Не дам ему поймать себя!

В следующий раз, когда мы играли, я знал, что должен победить. Пока не настала моя очередь бежать, все шло как обычно, и братья позволяли отцу поймать себя. Но тут я сорвался с места как ураган, схватил шляпу, развернулся и стремительно помчался назад. Отец был потрясен, осознав, что я бегу слишком быстро и ему меня не догнать. Он резко выпрыгнул вперед, и я почувствовал, как его руки коснулись моих ног. Но я ускользнул, рванувшись в сторону и двигаясь зигзагами. Я слышал, как вскрикнули братья, когда отец упал на землю, ударившись локтями.

Поскольку падение было резким, он сильно ушибся, поранил локти и вывихнул правое плечо. По выражению его лица было видно, что он испытывает серьезные страдания. Я рванулся назад, испуганный и ошеломленный, понимая, что стал причиной несчастья. И со страхом смотрел, как отца посадили в автомобиль и увезли в больницу Джидды.

Затем, после оказания ему первой помощи, нам сказали, что отцу придется терпеть болезненные инъекции кортизона и проходить физиотерапевтические процедуры целых шесть месяцев. Травма была весьма серьезной — из-за нее он не смог даже поехать в Пакистан и выполнять там свою важную работу во имя ислама.

Братья сердились на меня: им уже надоело пребывание отца в Джидде. Они хотели, чтобы он вернулся в Пакистан. Братья считали, что он слишком строго обращается с нами, когда приезжает домой.

Вы, наверное, уже догадались, что мой отец не самый нежный и любящий. Он никогда не обнимал нас с братьями. Я однажды пытался добиться от него хоть какого-то проявления нежности, но услышал в ответ, что надоел ему. Когда он был дома, я находился поблизости и время от времени выкидывал разные проказы, на какие только хватало смелости. Но ничто не помогало пробудить его отеческие чувства. Мои назойливые выходки привели к тому, что он стал держать при себе именную трость. И со временем начал колотить нас с братьями этой тростью за малейшие проступки.

К счастью, к женщинам своей семьи отец относился иначе. Я никогда не слышал, чтобы он кричал на свою мать и своих сестер или на мою мать и сестер. И никогда не видел, чтобы он поднял руку на женщину.

Все суровое обращение доставалось сыновьям.

Несмотря на его жестокость, я любил отца и не мог сдержать радость, когда он возвращался из долгой поездки. Будучи ребенком, я плохо понимал, что происходит в Афганистане, хотя не раз подслушивал, как взрослые мужчины говорили о своей ненависти к русским. Но сам я ненавидел русских не за то, что они оккупировали Афганистан. Я ненавидел их за то, что они отнимали у меня отца.

Хорошо помню тот раз, когда он вернулся после особенно долгого отсутствия. Я отчаянно нуждался в его внимании. Отец сидел на полу и молча изучал какие-то хитрые военные карты. Надеясь, что он не выгонит меня из комнаты, я внимательно наблюдал, как он аккуратно разложил карту на полу, а его серьезное лицо морщилось от размышлений, когда он тщательно изучал каждые холмик и долину, готовясь к очередному военному подвигу.

Не в силах выдержать больше ни секунды, я внезапно пробежал мимо него, громко смеясь и подпрыгивая, выделывая ногами замысловатые па и всячески пытаясь привлечь его внимание. Он махнул рукой на дверь и сказал суровым тоном:

— Омар, выйди из комнаты.

Я бросился к дверям, а затем повернулся и смотрел на него несколько секунд. Потом, опять не в силах сдержать свой ребяческий восторг, ворвался в комнату, смеясь, подпрыгивая и выделывая еще более сложные трюки. Когда бурное проявление моей радости повторилось в четвертый или пятый раз, отец раздраженно взглянул на меня. В течение минуты он молча наблюдал, как я отплясываю, а потом тихо сказал:

— Омар, позови всех своих братьев. Пусть придут сюда.

Я весело умчался, уверенный в том, что мне удалось отвлечь отца от его дел. Надеялся, что он отложит на время свои заботы и поиграет с сыновьями в футбол. Я счастливо улыбался и перебирал своими короткими ножками так быстро, как только мог. Гордился собой, думая о том, что я единственный, кому хватило духу напомнить отцу, что у него есть юные сыновья.

Я собрал всех братьев, быстро и возбужденно выкрикивая:

— Все сюда! Отец хочет всех нас видеть! Идем!

Я не заметил, что старшие братья не выказывают восторга оттого, что отец проявил к ним внимание.

Я все еще надеялся на лучшее, даже когда отец приказал нам выстроиться в линию. Он молча стоял и смотрел, как мы послушно выполняем команду. В одной руке он сжимал свою деревянную трость. Я по-прежнему счастливо ухмылялся, уверенный, что произойдет нечто особенное. И нетерпеливо переминался с ноги на ногу в радостном предвкушении, что отец сейчас научит нас какой-то новой игре. Может быть, одной из тех, в которую играет со своими солдатами, многие из них, как я слышал, тоже были совсем юными.