Грешники - Илья Стогов Страница 17

Вообще, слово «клуб» становилось модным. Каждая газетенка теперь хотела печатать клубную афишу. Разницу между музыкальным клубом и казино со стриптизом мало кто понимал. Мне звонили какие-то люди и требовали, чтобы я продиктовал репертуар нашего клуба. Я не хотел этого делать, но они всё равно его узнавали и печатали.

Мы принципиально отказывались от рекламы. Я видел опасность в лишней информации. Вести о происходящем в России должны носить характер слухов. Я охотно говорил на эту тему и делился своими соображениями, но никогда не давал интервью — только, по старинному обычаю, зарубежным журналистам. У нас в стране слухи всегда правдивее газетных статей.

В городе появились первые альтернативные радиостанции. Самой мощной стала «Радио Катюша». Естественно, они освещали все происходящее в клубах, включая TaMtAm. Как ни странно, для нас это имело обратный эффект. Мы имели постоянную аудиторию, и у нас всегда был аншлаг, но когда по радио стали передавать клубную афишу, у нас вдруг образовался некоторый спад аудитории.

Дошло до того, что даже наш собственный сотрудник Альберт стал издавать фанзин под названием «TaMtAm». Он помещал фотографии с концертов и печатал какую-то ахинею. Увидев его опус, я по-хорошему пытался убедить Альберта, что имею право сам распоряжаться тем, что делаю. «Если бы хотел издавать свой журнал, то давно бы это сделал», — говорил я, а Альберт считал, что джинн выпущен из бутылки и клуб уже давно мне не принадлежит.

Я начал терять самообладание. Альберт был изгнан. Это был абсурд. Все время появлялись какие-то люди, которые лучше меня знали, как следует делать то, что мы уже давно делаем.

* * *

В это время Гребенщиков заключил контракт на выпуск ранних альбомов «Аквариума» на CD. Мы, бывшие музыканты группы, получили какие-то деньги за то, что очень долго делали за просто так. С полученной суммы я купил племяннику электрическую гитару и велосипед, а остальное вложил в клуб.

Я мечтал, что нам удастся построить собственную студию. Бывший басист «Аквариума» Титович уговорил меня купить восьмиканальный магнитофон Tascam, который уже несколько лет использовался у него дома как стул. Дорогущий магнитофон прожил с нами недолго. Мы успели записать альбом Markscheider Kunst «Кем Быть?», и сразу после этого магнитофон умер.

Чуть позднее на горизонте появился Лёша Ершов. Я хорошо его знал ещё с тех пор, когда он был директором «Поп-Механики». В то время они с Курёхиным организовали лэйбл «Курицца Рекордз». С Курёхиным они по каким-то причинам разошлись, но издательскую деятельность Лёша собирался продолжить.

Я давно ждал человека, который обратил бы внимание на новую волну. Время уходило. Многие хорошие группы, которые родились на моих глазах, уже перестали существовать. Я порекомендовал Лёше нескольких исполнителей. Сходив на концерты и составив собственное мнение, подписывать контракт с Markscheider Kunst он отказался, зато сам предложил сделать пластинку «Королю и Шуту».

Вообще, ситуация была настолько неопределенной, что ни один здравомыслящий человек никогда не начал бы делать вложения. Однако, ничему не научившись в истории с магнитофоном, мы затеяли еще и ремонт.

Мы укрепили и подняли сцену и решили отреставрировать в зале пол. За время существования клуба пол был совершенно уничтожен. Нам посоветовали по какой-то современной технологии залить пол жидкой пластмассой. Я загорелся этой идеей и вбухал в нее невероятные деньги. Всего через шесть месяцев пол разлетелся вдребезги. Оставлять его в таком виде было невозможно, и пол пришлось снова реставрировать… а потом еще раз реставрировать… и все это требовало денег… и снова, и снова денег….

* * *

TaMtAm быстро стал городской достопримечательностью. Когда в город кто-нибудь приезжал, его непременно приводили к нам. Как-то мне позвонил Аркаша Волк, который в то время был директором «2вух Самолетов», и сказал, что на следующий день в Петербург должен приехать Дэвид Бирн из группы Talking Heads. Дэвид позвонил прямо из аэропорта, и мы договорились встретиться в клубе. Был очень удачный вечер. «Химера» собиралась играть unplugged, и должна была выступать московская группа «Наив».

Чтобы музыканты не выпендривались, я никому не сказал о предстоящем визите. Дэвид пришёл вместе с американской тусовщицей и фотографом Хайди Холлинджер. В перерыве их кто-то опознал, и по клубу пробежал слух. Когда этот слух дошел до музыкантов «Наива», которые уже были на сцене, он претерпел некоторые изменения, и солист группы сказал, что они рады приветствовать находящегося в зале Дэвида Гилмора.

После концерта мы пригласили гостей на чаепитие, а на следующий день повели на Пушкинскую, 10, показывать достопримечательности. На улице Марата я встретил Лешу Рыбина из группы «Кино», который выскочил купить пива. Мы немного поболтали. Леша долго смотрел на Дэвида и, наверное, думал, что сошел с ума. Как раз перед этим он с дружками пил дома и смотрел музыкальный фильм Бирна Stop Making Sense.

* * *

А мой собственный дом приходил в упадок. Временами и в клубе было несладко, но ничто не могло сравниться с тем адом, что был у меня дома.

Мой брат Алексей опустился на последнюю ступень деградации. У него в комнате постоянно кто-то жил. Как правило, это были люди, только что вышедшие из тюрьмы. Они всю ночь колобродили, но самое страшное начиналось, когда они готовили еду. Они притаскивали какие-то потроха и часами вываривали их до состояния съедобности. От вони деваться было некуда.

Он ходил по помойкам и сортировал найденное. Что-то, вероятно, удавалось продать — остальное просто сваливали по всей квартире. Каждый день, натыкаясь в ванной на какую-нибудь дрянь, я закидывал её к нему в комнату. Каждый день я мыл ванну, но всё равно принимать душ было противно. Мать совершенно не имела покоя. На всех спальных местах в комнате брата кто-то ночевал, и он пристраивался у матери в комнате на полу, а иногда даже умудрялся залезть к ней за спину.

У него началось рожистое воспаление ног, которое превратилось в незаживающие язвы. Он был счастлив: теперь он мог выставлять свои ноги напоказ и просить милостыню. Ему дали инвалидность и какую-то пенсию, а кроме того он выщемлял в собесе талоны на еду в столовой. В результате находил собутыльников, которых кормил в столовой, а те ему за это наливали. Выпивку он находил каждый день. В его арсенале было бесчисленное число комбинаций, которые можно было тасовать, и какая-нибудь всегда давала результат.

У него случались припадки агрессии. Как-то он с палкой напал на дворника, когда та мыла лестницу, и разбил ей очки. Женщина стала заикаться от шока, а брату дали полтора года условно. Он очень гордился: теперь он имел судимость и мог быть со своей гопотой на равных.

Приходил участковый, который ничего не мог сделать. Если Алексея и забирали за какой-нибудь беспредел, то тут же отпускали. В отделении милиции его все знали и не хотели связываться. Он занимал деньги у всех соседей по лестнице, всё про всех знал и всё всем про меня рассказывал. Он уже двадцать лет не платил за квартиру, и все расходы по дому ложились на меня. Менять квартиру он тоже отказывался. Проще всего было бы махнуть рукой и уехать, но я не мог оставить мать.